История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

В буднях села Огнищанка В. Закруткину удалось раскрыть политическое и экономическое значение Октября – во весь рост распрямляется русский человек. Трезвость, самостоятельность, независимость прочно утверждаются в душе огнищанского мужика. Он уже не тот, кто безропотно гнул спину на богатеев или безвылазно работал от темна до темна на своем кусочке земли «за так» и не мог свести концы с концами. Духовно преобразился русский мужик. И на эту черту обратил внимание художник. Вот хотя бы огнищанский пастух Силыч. Немало горя, страданий, житейских невзгод испытал он на своём веку. И только при советской власти его богатые человеческие возможности раскрылись во всей полноте и многосторонности.

Сколько теплоты, человеческой ласки разлито во всем облике Силыча! Он ведёт в лес детей Ставрова, учит их различать полезные растения и плоды. Силыч твёрдо верит, что «мир не без добрых людей», и сам является как раз тем человеком, который обогащает мир своей добротой и лаской. Ничто не ускользает от зоркого взгляда Силыча. Украдкой, чтоб никто не заметил, жадно принюхивается Андрей к запахам, идущим от сырой, ещё не отмякшей земли. А Силыч уже даёт свои простые и мудрые пояснения: «Земля… тоже живая. Правда, правда! Она ить и воду пьёт, и родит, и спать на зиму ложится, а весной обратно просыпается…»

И эта любовь ко всему живому, пробуждённый интерес к окружающему не прошли даром. Впечатлительным, гуманным, близко к сердцу принимающим любую человеческую беду рос Андрей.

Андрей возвратился в деревню уже повзрослевшим. Многое видится ему по-другому. И снова Силыч входит в его жизнь, на многое открывает глаза: «Народ у нас не одинаково живёт: один, к примеру, работает на совесть, государству рабочему и крестьянскому помогает, а другой злобствует, как волк скаженный, всё норовит за ноги тебя хватануть».

«Андрей с интересом слушал деда Силыча. То, о чём дед говорил, как бы освещало заброшенную среди холмов Огнищанку новым светом». Силыч принимает участие во всех наиважнейших событиях жизни села. Он заступается за Николая Комлева, помогает коммунарам собирать урожай, поддерживает Длугача во всех его нововведениях; после поездки на сельскохозяйственную выставку он просто заболевает новыми идеями, которые там почерпнул: мысль о коллективной организации труда настолько захватила его, что он только об этом говорит и думает.

Замысел романа раскрывается уже в эпиграфе: «И слышал я как бы слово многих народов, как бы шум вод яростных, как бы грохот громов. И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали». То перед нами проходят картины огнищанских будней – здесь художник создаёт неповторимый мир, полный поэзии труда, с лирической неподдельностью и искренностью воссоздаёт он сцены сева, сенокоса, жатвы, молотьбы, – то возникают страстные, взволнованные публицистические отступления – главы, в которых передана атмосфера политической, экономической жизни страны. Не всё получилось на одинаковом художественном уровне, но, во всяком случае, художнику удалось сцены деревенской жизни пропитать, так сказать, насытить, политикой, раскрыть борьбу за новое в деревне как часть великой политической работы, которую партия вела по всей стране.

Когда речь заходит о конкретных лицах, например о Максиме Селищеве и Юргене Раухе, В. Закруткин заявляет о себе как полнокровном художнике и точно воссоздаёт душевный настрой двоих совершенно разных людей, оказавшихся на чужбине. Немец по происхождению, Юрген быстро обрёл в Германии вторую родину, вошёл в штурмовые отряды Гитлера, принимал активное участие в акциях, учиняемых фашистами. В объятиях мюнхенских проституток он постепенно забывает о своём чистом чувстве – о любви к огнищанской красавице Гане.

А донской казак Максим Селищев мучительно тоскует по родной земле, мечтает увидеться с любимой женой, с дочкой, с земляками. Ему чуждо всё, куда бы ни заносила его злая судьба, – и на турецкой, и на болгарской, и на американской, и на французской, и на польской земле. Днем и особенно ночью, во сне, видятся ему родные поля, родная природа, и чувство горечи и бесприютности с новой силой вспыхивает в нём. Прямой, мужественный, принципиальный, нравственно чистый Максим Селищев много раз делал попытки сблизиться с новой Россией, но трагические случайности каждый раз обрывали открывавшиеся перед ним возможности. По разным странам пронёс он любовь к родной земле, к своим близким. Жизнь пыталась заставить его совершить подлость, предательство по отношению к своему народу, но Максим всегда оставался честным человеком.

Правда, не всегда соглашаешься с писателем. Порой кажется, что уже всё ясно: тяга Селищева на родину, его порядочность, нравственная чистота, – а В. Закруткин ещё и ещё водит нас по кругу, в котором очутился донской казак. Такие подробности излишни, они перегружают ткань произведения бесполезными деталями. Понятно, художнику хотелось столкнуть два разных мира, но в композиции романа эти два мира вряд ли могут претендовать на равное внимание.