Многое раскрылось Петру Васильевичу из рассказов внука Вадима, скромного эстрадного тридцатипятилетнего артиста, читавшего рассказы со сцены. Он приехал на один день, с чемоданом, полным гостинцев для деда, тётки. А из его рассказов почувствовалось, что он – человек, страдающий от жизни, он сломлен, растерян, не знает, что делать. «Не жизнь, а сплошная гонка за призраком… Мне скоро сорок, а у меня ничегошеньки, ни жены, ни детей, ни постоянной крыши над головой… Если я не отработаю свой номер, завтра мне нечего будет жрать, – сокрушается Вадим в застолье с дедом. – Ты знаешь, к примеру, что такое спецдом? Нет? А колония? Тоже нет. И не надо, не советую… Это там, где душу выворачивают наизнанку и дубят, чтобы ничего в ней человеческого не осталось… Эх, дед, дед, всё не так, а как должно, не знаю. Только не могут, не имеют права люди жить подобным образом… Лучше уж тогда на деревья… Чёрствые, злые, одинокие, с глухим сердцем…» (Там же. С. 46).
Побывал Пётр Васильевич у брата Василия Васильевича, занимавшего скромную должность московского дворника, увидевшего столько неправды и несправедливости в своём доме. Он видел, как приехавшие на работу в Москву получали комнаты у богатых людей, их «подселяли» в большие квартиры с ордерами от жилищных контор, с печатями и подписями, но ни одни, ни другие не чувствовали удовлетворения по разным причинам. И чуть ли не все жильцы дома были чем-то недовольны. Василий тоже недоволен своим рабским положением в обществе:
«И каким только ветром нас закружило…
Как начали с меня долги спрашивать, так досе и не рассчитаюсь. Кругом я оказался всем должен: и Богу, и кесарю, и младшему слесарю. Туда не пойди, того не скажи, этого не сделай» (Там же. С. 71).
Неужели всё попусту? – с раздражением думает Пётр Васильевич. Слесарь Гупак читает свои проповеди, жизнь вокруг совершенно неузнаваема. И эти сомнения сменились «прострельной яростью: «Врёшь, лампадная душа, не будет по-твоему, вовек не будет!» (Там же. С. 81).
Пётр Васильевич немало хорошего сделал в жизни, природной тягой к правде и справедливости была полна его душа, но «комиссарство» в Гражданской войне во многом затемнило его душу, и вот эти лозунги, призывы к всемирной революции, победа пролетарской революции… И вот приходилось ему исправлять то, что получалось несправедливо. Он помог Николаю, отсидевшему в тюрьме за грубое оскорбление начальства, и того, когда он вернулся, взяли на работу. А потом Антонина и Николай почувствовали любовь друг к другу и уехали на заработки. И после того, как Пётр Васильевич простился со своей Антониной и зятем Николаем, вдруг осенило его: да, прав старик Илья Махоткин: «Сушь, сухой дух от тебя идёт… Нет в тебе ни одной живой жилы…» И старый Пётр Васильевич, перебирая в памяти свою жизнь, приходит к трагическому выводу, что во многом был не прав, жизнь надо начинать заново: «От них шёл, а не к ним!» И только после этого у него возникло «душевное равновесие». Он думал о детях, которых разогнал по разным углам страны, не признавал их суждений и споров, выгнал одного из них за якобы ложные рассуждения, а им нужен свет, тепло.
«Идя, он думал теперь о детях, которые одарят его внуками, и о внуках тех внуков, и о всех тех, чьими делами и правдой из века в век будет жива и неистребима его земля – Россия» (Там же. С. 88).
Но это только начало долгого и драматического пути Петра, Андрея и Василия Лашковых.