История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

«– Ларька, – как в бреду, с мольбой искренней, торопливо заговорил Степан, – рубни. Милый!.. Пойдём?.. – Он схватил есаула за руку, повлёк за собой. – Пойдём, Фёдор, пойдём тоже. – Он и Фёдора тоже схватил крепко за руку. Он тащил их к берегу, к воде. – Братцы, срубите – и в воду, к чёртовой матери. Никто не узнает. Не могу больше: грех меня замучает. Змей сосать будет – не помру. Срубите! Срубите! Богом молю, срубите!.. Милые мои… помогите. Не могу больше. Тяжело. – Степан у воды упал на колени, вытянул шею. – Подальше оттолкните потом, – посоветовал. – А то прибьёт водой…

Верил он, что ли, что други его верные, любимые его товарищи снесут ему голову? Хотел верить? Или хотел показать, что – верит? Он сам не понимал… душа болела. Очень болела душа. Он правда хотел смерти. Пил много последнее время… Но не вино, нет, не вино изъело душу. Что вино сильному человеку. Он видел, он слышал, знал: дело, которое он взгромоздил на крови, часто невинной, дело – только отвернёшься рушится… Так – на пиру вселенском, в громе славы и труб – сильное, чуткое сердце атамана слышало сбои и смятение. Это тяжело. О, это тяжело чувствовать. Он скрывал боль от других, но от себя не скроешь».

Весь этот эпизод, как и многие другие, словно создан для большого трагического актёра, способного тонко и глубоко передать всю гамму душевных переживаний Степана Разина. Его душевные страдания угадал только Матвей Иванов, увидевший в его гульбе и диких выходках безверие в начатое дело.

Всё чаще вспоминает Разин о неудачах Ивана Болотникова и Василия Уса. «Одни идут, другие смотрят, что из этого выйдет. И эти-то тыщи сегодня с тобой, завтра по домам разошлись. У Ивана потому и не вышло, что не поднялись все. Как по песку шёл: шёл, шёл, а следов нет. И у меня так. Из Астрахани ушёл, а хоть снова туда поворачивай – не опора уж она, бросовый город. И Царицын, и Самара… Пока идёшь, всё с тобой, всё ладно, прошёл – как век тебя там не было. Так-то, челночить без конца можно. Надо Москву брать… Царя вниз головой на стене повесить – чтоб все видели. Тогда отступать некуда будет. А до Москвы надо пробиться, как улицей, с казаками. Эти мужицкие тыщи – это для виду, для утехи. Все они никогда не подымутся. А тыщи эти пускай подваливают – шуму много, и то ладно…» Так думал Степан Разин, не догадываясь, что в этих думах его самая роковая ошибка, приведшая к трагическому концу дело всей его жизни. Слишком мало знал он мужиков, не понадеялся на них, на их силу, стойкость, мужество.

От Матвея Иванова Разин узнает, какому царю и какому богу могли бы поклоняться мужики: если уж никак нельзя без царя, то пусть он просто не мешает мужикам землю пахать да ребятишек растить. «Всё другое он сам сделает, свои песни выдумает, свои сказки, свою совесть; указы свои… Скажи так мужичку, он пойдёт за тобой до самого конца. И никогда не бросит. Дальше твоих казаков пойдёт. И не надо его патриархом обманывать – что он вроде с тобой идёт». А Бог мужику нужен такой; чтобы не ползать перед ним на карачках, не бояться его, а по-свойски, по-соседски с ним разговаривать, делить с ним свою нужду и радости.

Василий Ус никак не может примириться с тем, что он ходит на вторых ролях. Федька Шелудяк с Василием Усом «лаются». Ларька Тимофеев настороженно вслушивается в умные речи Матвея Иванова, с завистью смотрит, как тот входит в доверие к атаману. И стоит посадить такого вот, как Ларька, на воеводское место, как сразу начинаются самоуправство, смуты и разброд. Движение только началось, а Степан уже видел, как оно рассыпается в прах. В Астрахани оставленные им атаманы не могут ни о чём сговориться, междоусобствуют, в Царицыне Прон Шумливый самоуправствует хуже боярина. На Дону с опаской смотрят на войну, какую затеял Разин. Ждал помощи от запорожских казаков, но и эти надежды оказались неоправданными. Он взвалил на свои плечи непосильный груз. И от сознания бессилия повернуть дело в надлежащее русло становился раздражительным, вспыльчивым, безумным.

В. Шукшин по-новому задумался над тем, почему Степана Разина постигла неудача. Дело не только в стихийности восстания, в распылённости сил, в незрелости восставших и исторических обстоятельствах. Дело и в самом характере Степана. Разин впервые показан как трагическая личность. Трагедия его в том, что он перестал принадлежать самому себе. Если раньше он был всего лишь гулевым атаманом, которому многое сходило с рук, то сейчас народ по-другому смотрит на него. А натура-то осталась, неукротимый характер трудно переделать, хотя Степану и удаётся что-то в себе преодолеть, от чего-то отказаться. Крупинка по крупинке собирается в его сердце та непомерная тяжесть, которая приводит его к страданиям. В самоистязании он доходит до того, что просит, умоляет своих есаулов прикончить его, настолько непосильны мучения, возникшие от неправедных поступков. Шукшин создаёт сцены напряжённой трагедийности, явственно обрисовывает высоту личности Степана Разина, способного так мучительно и страстно переживать свои собственные поступки и ошибки.