Но, и закованный в цепи, Степан Разин остаётся сильным, стойким, мужественным. Он твёрдо верит, что его дело не пропало даром: «Не пропадёт эта думка – про волю. Запомнют её. Вот и – дал. Не теперь, после – умней станут… Похрабрей маленько – возьмут. Нет, Фрол, ты меня не жалей. Ты мне позавидуй, правда. Великое дело – сковали! Ну – сковали… Ну – снесут в Москве голову. Что же? Всякому мёртвому земля – гроб. Ты не помрёшь, что ли? А думу, какую я нёс, её не скуешь. Ей, брат, голову не срубишь».
Степан Разин мечтал о том, чтобы люди не делились на холопов и бояр, чтобы все они были вольными казаками, по своей воле собирались в круг и выбирали атаманов. «И чтоб даней они никому не платили, а только как нужда объявится, то делили б на всех поровну и с дворов собирали. А всякие промыслы и торговлишку вели бы по своей охоте. Только чтоб никому выгоды не было: чтоб никто обманом ли, хитростью ли не разживался. А как кто будет промышлять али торговать убыточно для других: разорять того и животы дуванить. А судьи чтоб были – тоже миром излюбленные… Чтоб не судили они только слабого да невинного, а всех ровно…» Вот думы, которыми поделился атаман с царем в свой последний час: нет, он не губил души людские, наоборот, он их распрямлял, заронив в них мечту о вольности святой. До последней минуты Степан Разин сохранял спокойствие, мужество, «стойкость и полное презрение к предстоящей последней муке и смерти». Только услышав мольбу брата Фрола о пощаде, Степан Разин, уже изувеченный, крикнул ему: «Молчи, собака!» Крикнул «жестко, крепко, как в недавние времена, когда надо было сломить чужую волю».
Итак, три романа о Степане Разине Чапыгина, Злобина и Шукшина, три изображения одной и той же исторической личности, одних и тех же событий и фактов прошлого, три разных по языку как строительному материалу, по всей образной системе. И каждый из них по-своему интересен, понятен, оправдан велением своего времени.
Перед историческими романистами давно уже стоит дилемма: точно ли следовать фактам истории, ничего не домысливая и не фантазируя, или же передать дух эпохи, создать правдивые образы. Одни точно следуют историческим фактам, сдерживают, ограничивают себя. Другие берут только основные факты, оставляя за собой право домысливать, особенно там, где нет исторических свидетельств. Главное, чтобы писатель воплощал в своём произведении историческую правду, передавал дух и атмосферу эпохи, правдивость человеческих отношений. Но сколько пришлось повоевать Чапыгину за своё право художника не придерживаться слепо исторических фактов!
В своё время было высказано немало суждений, будто Чапыгин «понимает историческую действительность как действительность, непохожую на современность, будто для него вообще основной интерес исторического материала заключается в несходстве исторической действительности с действительностью современной, в этих её дифференциальных признаках, в том, что эту историческую действительность непосредственно отделяет от современности». Вот почему, дескать, «так сильна у Чапыгина моментами экзотика нравов, характеров, быта, и резко бросается в глаза описательный характер произведений его» (Звезда. 1935. № 7).
Роман Чапыгина называли «антиисторическим», он, дескать, «построен на неверной исторической концепции», «пропитан значительно больше влияниями русского буржуазного историка Костомарова, чем марксистской историографией». «Разин в романе часто изображается в излюбленной буржуазными романистами манере: пьяным и озорным» (30 дней. 1936. № 3).
Да, в романе есть неточности, преувеличения и отклонения от исторических фактов, но ведь это художественно оправданные отклонения. Чапыгин прекрасно осознавал задачи романиста. Горькому он сообщал, что закончил роман по замыслу до конца – начал встречей с Ириньицей и кончил её смертью. В сюжетной завершённости он видел своё художественное достижение. И судьба Ириньицы, как и судьбы многих других действующих лиц романа, по-настоящему и глубоко волнует сегодня. Вспомним боярина Киврина и его сына, боярыню Морозову, вспомним ещё раз все сцены, в которых ярко, сочно передаются быт эпохи, колорит времени, обычаи и нравы русских людей, вспомним фигуру Степана Разина, вспомним всё это и поймём, насколько односторонни и несправедливы были некоторые критики в оценке романа.