История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

Он внимательно следит за тем, чтобы справедливо дуванили захваченное добро астраханских бояр. Сам распоряжается заселением голи астраханской в дома побитых начальных людей. Знает атаман сердце человеческое, знает, как и чем увлечь его. Нет в нём той затаённости, которая порождает в сердцах людских недоверие, страх, подозрительность. Ему прощают сумасбродства и дикие выходки, потому что верят в его удачливую звезду, силу и мужество. И сам он прост, открыт, доверчив, щедр и бескорыстен.

И что же произошло? Почему через несколько месяцев его не поддержат даже на Дону?

В «Записках иностранцев о восстании Степана Разина» есть упоминание, которое помогло писателю понять отношение между атаманом и его ближайшими сподвижниками: «Мятежники разделились и не могли решить между собой, кому вверить главное командование. Ибо ежели бы силы мятежников, число которых умножилось до двухсот тысяч человек, соединились и действовали согласно, нелегко было бы государеву войску противостоять им и одолеть их».

На это мало обращали внимания до В. Шукшина. А между тем это обстоятельство предопределило столь быстрое поражение. Все, писавшие о разинском движении, так или иначе воспроизводили образ Василия Уса, присоединившегося к Степану Разину со своим крупным отрядом. Сам долгое время ходивший в атаманах и привыкший повелевать, Василий Ус вынужден был подчиниться авторитету грозного атамана, но только внешне, надеясь снова обрести самостоятельность и полноту власти. Чапыгин и Шукшин серьёзно задумывались над этими проблемами. Легче всего создать впечатление единства и сплочённости между разинскими есаулами, как у Степана Злобина. Но исторические факты говорят о другом: не будь острых противоречий в разинском движении, не так легко и быстро оно было бы разгромлено и смято. Чапыгин, а вслед за ним и Шукшин попытались показать предельно реально исторические лица, участников восстания.

Василий Шукшин по-настоящему влюблён в своего героя. Но эта влюблённость не переходит в любование. Он сжился со своим героем и настолько проник в его характер, помыслы и мечтания, что всё тайное и, казалось бы, недоступное становится явным и зримым. Отсюда и детальность в разработке характера. Но отсюда же возникает и главный недостаток романа – в нём нет исторического колорита, которым насыщен роман Чапыгина, и почти нет острой классовой борьбы, которая подготавливала и питала разинское движение, что составляет наиболее яркие страницы романа Злобина.

В образе Степана Разина В. Шукшин воссоздаёт тип человека эмоционально подвижного, легкоранимого: чужая боль и беда входят в его душу и становятся источником мучительных страданий. И как уж издавна повелось на Руси, страдания эти человек пытается залить вином, забыться в пьяном разгуле. Тем тяжелее становится похмелье, потому что всё пережитое и выстраданное с ещё большей силой и обострённостью входит в его сознание и сердце. Таков и Степан Разин. Если не знать об этой черте характера Степана Разина, то некоторые эпизоды романа могут представить его как разбойника и бандита.

Вот один из них: «Обмывали Самару. Всего было вдоволь – разошлись вовсю. Снова, как и в Астрахани, Степан Разин предаётся этому бездумному и беззаботному гулеванию. Дорвались казачки до воли – вволю есть, вволю пить, вволю гулять». И на фоне этих картин довольства и бездумья пьяный Степан заводит песню, которая своей трагичностью контрастирует с весельем. А тут ещё старуха кликуша ворвалась в казачий круг и стала оплакивать живого и всемогущего атамана, предрекая ему скорую погибель.

Не успела пройти оторопь от её причитаний, как «нанесло ещё одного неурочного». Именно неурочного. Ведь все знали, что когда атаман в хмельном гневе, то лучше ему с плохими вестями не показываться. А «неурочный» этот возвратился от шаха с плохими вестями – двух посланцев Разина шах велел зарубить и бросить собакам, да и самого Степана Разина грозил взять и скормить свиньям. «Неурочный» не успел договорить последнего слова, хлопнул выстрел, и он повалился казакам на руки.

Поверхностное прочтение этого эпизода мало что даёт. В. Шукшин не случайно обращает внимание, что «неурочный» как-то уж больно радостно сообщает атаману о том, что глубоко и остро терзает его. Радость благополучно возвратившегося оттуда, где он только что потерял своих товарищей, настолько не вязалась с этой трагической вестью, что Степан не мог перенести кощунства этой радости и насильственно пресёк её. А когда осознал, что сделал, содрогнулся сердцем. «Дикая боль» надолго поселилась в его глазах. «Господи, господи, господи-и! – стонал Степан. И скрёб землю, и озирался. – Одолел меня дьявол, Ларька. Одолел гад: рукой моей водит. За что казака сгубил?» Сурово молчали есаулы, им тоже было жаль казака. И вдруг вся эта сцена приобретает какой-то неожиданный, чисто «игровой» поворот. Ларька настолько зол на Степана, что, казалось бы, готов срубить ему башку. «И рука бы не дрогнула», – бросает он Степану.