История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

А пока всё это готовилось, А.И. Солженицын написал «Письмо вождям Советского Союза», направленное 5 сентября 1973 года лично Л.И. Брежневу, в котором предупреждал его, что они могут встретиться и поговорить о том, что он написал: «Вы, как простой русский человек с большим здравым смыслом, вполне можете мои доводы принять, а уж тогда тем более будет в Вашей власти их осуществить (Там же. С. 256). А. Солженицын обращается к власти, как «редкий соотечественник, который не стоит на подчинённой вам лестнице, не зависит от вас по службе, не может быть вами ни уволен с поста, ни повышен, ни понижен, ни награждён», не можете принуждать к отречению, но он хочет сказать главное: что он считает «спасением и добром для нашего русского народа»: «Эти опасности: война с Китаем и общая с западной цивилизацией гибель в тесноте и смраде изгаженной Земли» (Там же. С. 257). Во внешней политике необходимо «последовательно проводить в жизнь национальный эгоизм»; необходимо отказаться от марксизма-ленинизма («Сталин от первых же дней войны не понадеялся на гниловатую порченую подкорку идеологии, а разумно отбросил её, почти перестал её поминать, развернул же старое русское знамя, отчасти даже православную хоругвь – и победил!» (Там же. С. 263); «не испортить русской природы, не создавать противочеловеческих многомиллионных скоплений» («Мы же сделали всё наоборот: измерзопакостили широкие русские пространства и обезобразили сердце России, дорогую нашу Москву, – какая нерусская рука разорвала бульвары, так что нельзя уже ими пройти, не ныряя в унизительные каменные тоннели…» (Там же. С. 267). А. Солженицын предлагает многое изменить во внутреннем положении страны, подумать о юношестве, о женщинах, о власти. Не всё, конечно, можно было принимать из его высказываний, но пригласить его на разговор, как это предлагал Н. Щёлоков, было совершенно необходимо. Но этого не произошло. И в этом – трагедия личности А. Солженицына и трагедия личности Л. Брежнева и всего его окружения, так и не нашедших общего языка. 7 января 1974 года на заседании Политбюро Л. Брежнев сообщил, что за границей вышел «Архипелаг ГУЛАГ»– «это грубый антисоветский пасквиль», «по нашим законам мы имеем все основания посадить Солженицына в тюрьму, ибо он посягнул на самое святое – на Ленина, на наш советский строй, на Советскую власть, на всё, что дорого нам» (Там же. С. 352). Почти все члены Политбюро приходят к выводу, что Солженицын – враг и необходимо принять против него соответствующие решения. 16 января 1974 года «Правда» напечатала статью И. Соловьёва о Солженицыне «Путь предательства», после этого вышли и другие статьи, похожие на правдинскую. Но это ничуть не помогло урегулировать сложные вопросы.

В феврале 1974 года А.И. Солженицын был лишён советского гражданства и выдворен из СССР. Вслед за ним выехала к мужу Н. Солженицына с детьми.

О личности и творчестве А.И. Солженицына написано много статей и воспоминаний. Владимир Максимов до поры до времени писал, что откровенный разговор о Солженицыне неуместен, потому что затрагивал бы не только эстетические вопросы, но и идеологические. А эти вопросы ещё не до конца решены в русской литературе. Но возникал и другой вопрос: А. Солженицын как бы существовал вне критики, того взыскующего разговора, который бы ставил его на соответствующее место в литературе.

«И в эмиграции, и в метрополии, – писал В. Максимов, – сложилось достаточно устойчивое убеждение, причём не только у людей пишущих, но и у многих читателей, что Солженицын-прозаик и Солженицын-публицист – это два совершенно разных явления. Я же считаю, что Солженицын равен себе в обеих этих ипостасях, со всеми вытекающими отсюда потерями и приобретениями. К публицистическим приобретениям, например, я отнёс бы «Письмо вождям», «Гарвардскую речь» и «Наших плюралистов», а к досадным потерям – «Как нам обустроить Россию»… То же самое и с прозой. Подлинно гениальные «Матрёнин двор» и «Архипелаг ГУЛАГ» мирно соседствуют у Солженицына с весьма скромным по своим литературным достоинствам «Августом 14-го» и основательными, но без подлинного размаха «Раковым корпусом» и «Лениным в Цюрихе». Что же касается «Красного колеса», то это не просто очередная неудача. Это неудача сокрушительная. Тут за что ни возьмись, всё плохо. Историческая концепция выстроена задним умом, а в этом, как известно, мы все в высшей степени крепки. Герои, почти на подбор, функциональны, вместо полнокровных живых характеров – ходячие концепции. Любовные сцены – хоть святых выноси. Создаётся впечатление, что об этой материи вообще автор – отец троих детей – наслышан из литературных источников, причём не самого лучшего пошиба. Язык архаичен почти до анекдотичности. К тому же сочетание этого умопомрачительного воляпюка с псевдомодернистской стилистикой «а ля Дос Пасос» (вспомните хотя бы наивно многозначительные «наплывы»!) порождают такую словесную мешанину, переварить которую едва ли в состоянии даже самая всеядная читательская аудитория.