История русской литературы X—XVII веков

Текст «Стефанита и Ихнилата» появился на Руси в XV в., и уже в это время была сделана попытка дополнить басни цикла церковно-аскетической моралью, которая никак не вытекала из самих басен. Так, в одной из басен рассказывалось о журавле, которому стало трудно ловить рыб. «Многими скорьбми подобает нам внити в царство небесное», — «объяснил» комментатор (хотя в дальнейшем рассказе говорилось вовсе не о «скорбех» журавля и спасении его души, а о том, как он решил перехитрить рыб). Такой же характер имели и другие толкования. Но находились и другие русские читатели и переписчики, которые выбрасывали из рукописи все моральные толкования своих предшественников (а заодно и некоторые моральные рассуждения, которые находились в греческом и арабском текстах). Таким образом, повесть жила в письменности активной жизнью — у нее были придирчивые читатели, стремившиеся «улучшить» текст, были и другие, которым такие «улучшения» казались лишними.

Рядом с переводной повестью, прочно усвоенной русской письменностью в XV в., на Руси создаются в этот период и оригинальные повести. Повести эти были весьма разнообразны по своему содержанию и характеру. Среди них были и рассказы о реальных и относительно недавних исторических событиях (близкие к уже упомянутому «Сказанию о Мамаевом побоище»), и легендарно-исторические повествования, и произведения, которые могут считаться первыми памятниками русской беллетристики.

«Сказание о Вавилоне».

Сказание о Вавилоне-граде, появившееся в русской письменности уже в XV в., в последующие века получило большое распространение вместе с рядом публицистических памятников, прославляющих величие Русского государства. Но в своем первоначальном виде «Сказание» было не публицистическим, а скорее повествовательным памятником. Здесь рассказывалось о том, как православный царь Левкий-Василий решил добыть из Вавилона «знамения», принадлежащие трем святым отрокам (упомянутым в Библии) — Онании, Озарии и Мисаилу. Он послал трех юношей — грека Гугрия, «обежанина» Якова и русина Лавра. Такой выбор не случаен, как выясняется из последующего повествования. Послы добираются до развалин Вавилона, обросшего «былием» (травой), и оказываются перед огромным спящим змеем. Над змеем надпись, составленная на трех языках — греческом, «обезском» и русском, для того чтобы прочесть ее, и нужны три посланца, владеющие этими языками. Из подписи они узнают, как перелезть через змея и добраться до сокровища. В заброшенном царском дворце они находят венцы царя Навуходоносора, драгоценные камни и кубки, отпивают из кубков и хмелеют. На обратном пути один из них, «обежанин» Яков, задевает змея — «и восташа на змеи чешуя, аки волны морьския». Послы успевают добежать до своих коней и возложить на них поклажу, но в это время змей просыпается и издает свист, от которого они падают, «аки мертвии». Действие переносится в другое место, где греческий царь Василий ждет своих посланцев. Змеиный свист долетает через 15 дней до стана Василия повергает его и его войско на землю замертво. Потрясенный царь думает, что его послы погибли, но решает подождать их в течение нескольких дней. И на 16-й день, когда истекают все сроки ожидания, трое послов, которым удалось пробудиться, «яко от сна», являются к царю и приносят ему венцы и «знамения из Вавилона».

По своему характеру «Сказание о Вавилоне» — довольно сложный и неоднородный памятник. Это и легенда о добывании царских «знамений», связанная с библейским рассказом о трех отроках, и вместе с тем рассказ, который должен был привлекать читателя занимательностью приключений его героев, имена которых (Гугрий, Яков и Лавр) не имели исторического характера, ничего не говорили читателю и звучали как имена героев сказки (или художественных произведений нового времени). Неоднородна и манера изложения в «Сказании»: иногда она напоминает сухой стиль посольских отчетов («ехали три недели до Вавилона», «бяше (были) близ Вавилона по 15 дней»), иногда — живой рассказ; повествование в целом ведется в третьем лице, но в одном случае рассказчик переходит на первое лицо: «мы же, вземше (взяв) из кубка того, быхом веселе (охмелели)»[397].

Таким образом, «Сказание о Вавилоне» — своеобразный памятник переходного жанра: от легенды к сюжетному повествованию. В последующей судьбе памятника важную роль сыграл именно его легендарный характер — он был включен в житийный сборник «Великие Минеи Четий», соединился с политическими легендами XVI в.

«Повесть о старце, просившем руки царской дочери».

Еще более типичный сказочный характер имела «Повесть о старце, просившем руки царской дочери».