История русской литературы X—XVII веков

Бытовая коллизия лежит в основе другого муромского памятника — «Повести о Марфе и Марии»[456]. Формально эта повесть посвящена истории местной святыни, чудотворного креста на реке Унже. Варианты повести, которые дошли до нас в рукописной традиции, созданы по инициативе муромского архиепископа Моисея, занимавшего муромскую кафедру в 1638-1651 гг. В этих вариантах история унженского креста как бы заслонена рассказом о судьбе двух сестер, отнюдь не случайно названных именами евангельских учениц Христа. Композиционный принцип этой повести — строгая симметрия[457]. Марфа и Мария в один и тот же день выходят замуж, в один и тот же день становятся вдовами. Им одновременно является мысль о свидании, и по дороге они останавливаются на одном и том же «пустом поле», где наконец и соединяются. Здесь, собственно, и возникает тема креста: во сне каждая из сестер получает от ангелов золото и серебро для сооружения креста. Чудесные дары нужно отдать первому встречному. На эту роль повесть предназначила «трех старцев, достолепных зело и сединами украшенных», которые и сооружают крест.

Симметрия организует сюжет не только конструктивно, но также идеологически. Марфа и Мария были разлучены замужеством и враждою супругов, но сами не участвовали в мелких бытовых раздорах. Их душ не касается мелкая и недостойная «брань о местах» на пиру, которая и поссорила их мужей. Невидимой чертой отделены сестры от мужей и сродников, которых обуревают низменные страсти. Праведность Марфы и Марии (ведь только праведницы могут сподобиться чуда) — в отрешенности от быта, в презрении к нему. Обе они кротки, обе живут с теплой верой, и потому так схожи их помыслы и поступки. Симметрия их судеб — как бы отблеск неземной гармонии. В финальной сцене, когда «достолепных старцев» зовут к трапезе, те отвечают: «Мы не требуем ясти; вам повеле бог пити и ясти!» Эта реплика служит не только той цели, чтобы опознать в старцах небесных, бесплотных посланцев. Это также упрек «пиющим» и «ядущим» людям, точнее тем из них, кто за плотским забывает духовное.

Если «Повесть о Ульянии Осоргиной» идеализирует быт, то «Повесть о Марфе и Марии» повседневный быт осуждает. Но в обоих произведениях есть общая и весьма важная идея. Это мысль о «спасении» в миру, не в подвижничестве, а в семье, в родственной любви, в кротости и благочестии. В первой половине XVII в., когда русская церковь переживала глубокий кризис, эта мысль имела очень большое значение. Идеей «спасения в миру» одушевлялась в 30-х и 40-х гг. деятельность «боголюбцев» — Ивана Неронова, Стефана Вонифатьева, Аввакума. В конечном счете эта идея способствовала секуляризации литературы, что и подтверждается сочинениями муромских писателей: неизвестного автора «Повести о Марфе и Марии» и Дружины Осоргина, человека, книжного по должности, который написал биографию своей матери.

4. Книжное стихотворство

Новая русская литература пользуется двумя формами художественной речи — прозой и стихом. Те же формы характерны и для фольклора, где издавна развивались и прозаические, и стихотворные жанры. В устной народной поэзии текст, как правило, неразрывно связан с напевом. Исполнитель не декламирует, а поет. Но в русском фольклоре существовал и «говорной» стих, например раёшный, с обязательной рифмой в конце строк. Таким стихом сложены прибаутки в народном театре картинок — райке. Раёшником пользовались балаганные деды, уличные зазывалы, торговцы и разносчики. Он широко применялся в скоморошьем репертуаре.

Организация художественной речи русского средневековья была иной. В древнерусской письменности стих, т. е. текст, членимый на соизмеримые отрезки, встречается только как исключение[458]. Немногочисленные стихотворные памятники, известные Древней Руси, сложились или по византийским образцам, или под воздействием устного народного творчества. Влияние византийской метрики очевидно в ранних славянских стихотворениях, использующих принцип силлабической симметрии (соизмеримости стихотворных строк по слоговой длине), которые сочинялись Кириллом Философом и первыми поколениями его учеников в Великой Моравии и в Болгарии IX-X вв.[459] Таковы стихотворное предисловие («проглас») к переводу Евангелия, «азбучная молитва», состоящая из двенадцатисложных строк с азбучным акростихом (каждая строка начинается с очередной буквы славянской азбуки), службы Кириллу и Мефодию. Деятельность первых славянских писателей была пронизана мыслью о том, что язык славян как язык богослужения и культуры равноправен с греческим и латынью. Поэтому с первых шагов славянская литература стремится овладеть всеми достижениями литературы византийской, в том числе и стихотворными жанрами.