Читаем История русской литературы X—XVII веков полностью

Ранние славянские стихотворения вошли в письменность Киевской Руси. Переписчики сохраняли, а читатели осознавали их силлабическую природу. Однако в XII в. русский язык претерпел коренные изменения. Так, редуцированные гласные ъ и ь в слабом положении перестали выполнять слоговую функцию. В результате равносложие строк было нарушено. В новых переводах с греческого метрика оригинала не выдерживалась. Тринадцатисложные строки сборника изречений «Мудрость Менандра» в славянской версии, появившейся в XIII в., превратились в строки разной длины — от 11 до 16 слогов. Такой «перевод в прозу» был следствием не технической неумелости, а эстетической установки: считалось, что нужно переводить «внутренний разум» текста, его смысл, не заботясь о точном соблюдении формы.

Сказовый стих русского эпоса использовал автор «Слова о погибели Русской земли»:

О светло светлая и украсно украшена Земля Руськая!И многими красотами удивлена еси:Озеры многыми удивлена еси,Реками и кладязьми месточестьными,Горами крутыми, холми высокими,Дубравоми частыми, польми дивными...

Этот замечательный текст доказывает, что наши предки не страдали отсутствием поэтического чувства. Это чувство удовлетворялось как за счет фольклора, который в средние века был общенациональным достоянием, так и за счет литературы. Почти не зная стиха в современном значении этого слова, древнерусская литература исключительно широко пользовалась приемом ритмизации[460].

В «Слове о законе и благодати» митрополита Илариона, в торжественном красноречии Кирилла Туровского ритмизация вполне сознательна и часто настолько последовательна, что тексты этих авторов могут рассматриваться как пограничные между прозой и стихом. «Плетение словес» XIV-XV вв., в котором однокоренные и сходно звучащие слова повторяются наподобие элементов орнамента, создавая ритмический импульс, — это также «не-проза». Писатели XVI-XVII вв., в частности Максим Грек, говоря о стихах, употребляли выражения «слагати стихи» и «сплетати (или ткати) стихи» как синонимы. Значит, в их понимании «плетение словес» было особой формой художественной речи, противостоящей «обычной» прозе[461].

Ритмическое движение особенно сильно в гимнографии, в которой текст и мелодия образуют некое двуединство. Гимнография — это лирика, потому что предмет гимнографии — эмоциональная жизнь человека, но эта лирика ограничена рамками богослужения. Однако к началу XVI в. на основе гимнографической традиции появляется и внебогослужебная лирика — так называемые «стихи покаянные, слезны и умиленны, чтоб душа пришла к покаянию»[462]. Они уже отделяются от церковных обрядов, хотя по тематике еще тесно с ними связаны (особенно с великопостным циклом). В «стихах покаянных» преобладают мотивы греха и покаяния, смерти и страшного суда, ухода от мира в «прекрасную пустыню»:

Приими мя, пустини,Яко мати чадо свое,Во тихое и безмолвноеНедро свое...[463]

«Стихи покаянные» очень быстро оформляются в самостоятельный жанр. В певческих рукописях XVI в. встречаются обширные подборки, насчитывающие по нескольку десятков текстов этого жанра. Затем цикл «стихов покаянных» разрастается за счет новых произведений, в которых звучат и светские ноты. Так, во время польско-шведской интервенции в них отражается тема защиты Родины:

Приидите, вси рустии собери.И благообразнии вернии народи.И страшнии воини...Станем, братие,Противо полков поганых,Не убоимся часа смертнаго...[464]

«Стихи покаянные» — это, разумеется, не проза, но это и не поэзия в нашем понимании. Они не декламируются, а распеваются «на восемь гласов», как гимнография, причем мелодия играет очень большую роль. Даже конечные ъ, не отражавшиеся в произношении, часто помечались знаком певческой нотации — и, следовательно, распевались.

Стихотворство как осознанная, противостоящая и прозе вообще, и ритмической прозе, и гимнографии форма художественной речи возникло в первом десятилетии XVII в., в Смутное время. В рукописную книгу тогда проникают и фольклорные размеры (раёшный стих, тоника), и заимствованная украино-польская силлабика[465]. С этого момента и начинается история русской поэзии западноевропейского типа.

«Послание дворянина к дворянину». Раёшником написана стихотворная часть «Послания дворянина к дворянину» (1608-1609). Автор послания, помещик Иван Фуников, оказался в захваченной Иваном Болотниковым Туле, когда ее осадили войска Василия Шуйского. У осажденных кончились припасы. В Туле начался голод. Бунтовщики держали Ивана Фуникова в тюрьме, подозревая, что он прячет зерно. В послании Фуников и описывает свои злоключения:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Льюис Кэрролл
Льюис Кэрролл

Может показаться, что у этой книги два героя. Один — выпускник Оксфорда, благочестивый священнослужитель, педант, читавший проповеди и скучные лекции по математике, увлекавшийся фотографией, в качестве куратора Клуба колледжа занимавшийся пополнением винного погреба и следивший за качеством блюд, разработавший методику расчета рейтинга игроков в теннис и думавший об оптимизации парламентских выборов. Другой — мастер парадоксов, изобретательный и веселый рассказчик, искренне любивший своих маленьких слушателей, один из самых известных авторов литературных сказок, возвращающий читателей в мир детства.Как почтенный преподаватель математики Чарлз Латвидж Доджсон превратился в писателя Льюиса Кэрролла? Почему его единственное заграничное путешествие было совершено в Россию? На что он тратил немалые гонорары? Что для него значила девочка Алиса, ставшая героиней его сказочной дилогии? На эти вопросы отвечает книга Нины Демуровой, замечательной переводчицы, полвека назад открывшей русскоязычным читателям чудесную страну героев Кэрролла.

Вирджиния Вулф , Гилберт Кийт Честертон , Нина Михайловна Демурова , Уолтер де ла Мар

Детективы / Биографии и Мемуары / Детская литература / Литературоведение / Прочие Детективы / Документальное
Дракула
Дракула

Настоящее издание является попыткой воссоздания сложного и противоречивого портрета валашского правителя Влада Басараба, овеянный мрачной славой образ которого был положен ирландским писателем Брэмом Стокером в основу его знаменитого «Дракулы» (1897). Именно этим соображением продиктован состав книги, включающий в себя, наряду с новым переводом романа, не вошедшую в канонический текст главу «Гость Дракулы», а также письменные свидетельства двух современников патологически жестокого валашского господаря: анонимного русского автора (предположительно влиятельного царского дипломата Ф. Курицына) и австрийского миннезингера М. Бехайма.Серьезный научный аппарат — статьи известных отечественных филологов, обстоятельные примечания и фрагменты фундаментального труда Р. Флореску и Р. Макнелли «В поисках Дракулы» — выгодно отличает этот оригинальный историко-литературный проект от сугубо коммерческих изданий. Редакция полагает, что российский читатель по достоинству оценит новый, выполненный доктором филологических наук Т. Красавченко перевод легендарного произведения, которое сам автор, близкий к кругу ордена Золотая Заря, отнюдь не считал классическим «романом ужасов» — скорее сложной системой оккультных символов, таящих сокровенный смысл истории о зловещем вампире.

Брэм Стокер , Владимир Львович Гопман , Михаил Павлович Одесский , Михаэль Бехайм , Фотина Морозова

Фантастика / Литературоведение / Ужасы и мистика