История русской литературы X—XVII веков

«Не в коем было царстве, в великом государстве...» — так начинается повесть в этой редакции. Это сказочный зачин, и в дальнейшем повествование ведется в тональности богатырской сказки, в тональности русского эпоса. Лукопер здесь стал похож на былинное Идолище: «Глава у него аки пивной котел, а промеж очми добра мужа пядь, а промеж ушми калена стрела ляжет, а промеж плечми мерная сажень (три аршина)». Герои живут в городах с теремами златоверхими, тешатся соколиной охотой, «бьют челом» друг другу и вообще соблюдают русские обычаи. Дружневна на пиру «рушит (разрезает) лебедь», а ее отец-король Зензевей так встречает одного из женихов: «Примал ево за белые руки и цаловал в сахарные уста и называл его любимым зятем». Главный герой из европейского рыцаря превратился в православного витязя, усердного в вере и не забывающего подчеркнуть, что он христианин. Вот как Бова, скрывающий свое имя и звание, представляется случайно встреченным мореходам: «Яз роду не татарскова, яз роду християнскова, понамарев сын, а матушка моя была убогая жена, на добрых жен платья мыла, тем свою голову кормила».

Повесть настолько сблизилась со сказкой, что перешла в фольклор. Как известно, рыцарский роман «есть производное сказки. Развитие здесь идет по этапам: сказка — роман — сказка»[479]. «Бова» проделал весь этот путь, и к концу XVII в. круг замкнулся. Повесть «в лицах», т. е., с иллюстрациями, была среди потешных книг малолетнего царевича Алексея Петровича — наставники царевича ставили ее на одну доску с «ребячьими» сказками. 3 декабря 1693 г. из хором царевича «дьяк Кирила Тихонов снес потешную книгу в лицах в десть (т. е. большого формата) о Бове королевиче, многие листы выдраны и попорчены, а приказал тое книгу починить заново»[480].

Герои повести находятся в постоянном движении, но движение это хаотическое, оно слабо мотивировано и, по существу, бесцельно. Насколько герои подвижны внешне, настолько они неподвижны внутренне. Их реакции на то, что их окружает, сводятся к примитивному набору простейших эмоций. Они остаются во власти этикета, средневекового или сказочного, и не случайно семилетний Бова, «детище мало», ведет себя как взрослый человек, влюбляется и сражается, что отнюдь не смущало русских переводчиков и редакторов. В «Бове» нет характера, ибо он принесен в жертву авантюрному действию. Это — общее правило рыцарского романа, в котором характер заменялся общими декларациями; считалось вполне достаточным сказать о безупречной храбрости героя и о его верности долгу. Лишь немногие персонажи не вписываются в эту схему.

«Повесть о Брунцвике».

Таков чешский королевич Брунцвик, с которым русский читатель познакомился, по-видимому, во второй половине XVII в.[481] «Повесть о Брунцвике» — перевод одноименного чешского памятника. Здесь рассказывается о похождениях вымышленного князя экзотических «землях незнаемых». Чешский колорит ограничивается двумя-тремя упоминаниями о Праге и ссылкой на то, что Брунцвик отправляется в странствуя ради того, чтобы заслужить новый герб. В конце повести орел на чешском знамени заменяется изображением льва (такая смена гербов в принципе соответствует исторической действительности).

Эту смену герба русский читатель мог связать с переводными Космографиями, в которых говорилось, что Чехия находится «под звездою зодияцкою лев наречённою» и что поэтому чехи «нравом всяким льву подобные — мужеством, сердцем... гордостью, величеством... изображают прирожение львовое»[482]. Однако повесть не рассматривалась как источник информации о Чехии. Рядовой читатель XVII в. вообще мало интересовался этой страной. Порабощенная Габсбургами, Чехия в русском сознании существует не как самостоятельная политическая и культурная единица, а как одна из земель Священной Римской империи. Не ища в повести исторических познаний, русские переписчики самое название Чешской страны заменяли то на «некую», то на «великую», то на «греческую», то, наконец, на «франчюжскую». Приключения, которые пережил герой, могли выпасть на долю человека любой национальности.