Предпочтя греческий обряд XVII в., Никон исходил из убеждения, что русские, принявшие христианство из Византии, самовольно исказили его. История свидетельствует, что Никон заблуждался. Во времена Владимира Святого греческая церковь (Пользовалась двумя различными уставами, Студийским и Иерусалимским. Русь приняла Студийский устав (предписывавший двуперстие), который в Византии со временем был полностью вытеснен Иерусалимским. Таким образом, не русских, а скорее греков нужно было уличать в искажении (или забвении) старинной традиции.
Как и Никон, «ревнители древлего благочестия» были плохими историками (хотя в споре по поводу обряда они оказались правы). Не стремление к исторической истине, а оскорбленное национальное чувство подвигло их на борьбу с реформой. Разрыв с многовековой традицией они сочли надругательством над русской культурой. В реформе Никона они не без основания усматривали западнические тенденции — и протестовали против них, боясь утратить национальную самобытность. Западнической казалась «боголюбцам» сама идея преобразования православия.
Властный и жестокий Никон без труда устранил «боголюбцев» от кормила церкви. Но торжество патриарха было недолгим. Его притязания на неограниченную власть вызвали раздражение царя и бояр. К 1658 г. разногласия настолько обострились, что Никон внезапно оставил патриарший престол. Восемь лет он прожил в своем Новоиерусалимском монастыре, пока церковный собор 1666-1667 гг. не осудил и его, и вождей старообрядчества, одновременно признав реформу.
Дворянство поддержало ее по разным причинам. Церковная реформа облегчала идеологическую и культурную ассимиляцию России и воссоединенной Украины. Дворянство не хотело пойти на оцерковление русской жизни — ни в варианте «боголюбцев», ни в варианте Никона, который был убежден, что «священство выше царства». Напротив, ограничение прав и привилегий церкви, обмирщение быта и культуры, без чего Россия как европейская держава не могла рассчитывать на успех, — вот идеал дворянства, который впоследствии воплотился в деятельности Петра I. В этой связи показательно, что дворянство почти не участвовало в защите старой веры. Редкие исключения (боярыня Федосья Морозова или князь Хованский) подтверждают это общее правило.
Естественно поэтому, что старообрядческое движение очень скоро превратилось в движение низов — крестьян, стрельцов, казаков, бедных слоев посада, низового духовенства, части купечества. Оно выдвинуло своих идеологов и писателей, которые критику реформы и апологию национальной старины сочетали с неприятием всей политики дворянской монархии, вплоть до объявления царя антихристом.
Итак, верхи русского общества избрали путь европеизации, путь перестройки унаследованной от средневековья культурной системы. Однако смысл и формы этой перестройки разные группировки тогдашней интеллигенции представляли себе по-разному; поэтому «шатание» в верхах продолжалось. Уже на соборе 1666-1667 гг. зародились две враждебные партии — грекофильская («старомосковская») и западническая (партия «латинствующих»). По прихоти истории первую из них возглавил украинец Епифаний Славинецкий, а вторую — белорус Симеон Полоцкий, оба питомцы Киевской школы. Но Епифаний учился в этой школе еще до того, как митрополит Петр Могила придал ей латинское направление, взяв за образец польские иезуитские коллегии. Симеон Полоцкий, напротив, был воспитан как завзятый латинист и полонофил. Обе партии сходились на том, что России нужно просвещение, но ставили перед собой разные задачи.
Епифаний Славинецкий и его последователи обогатили русскую письменность многочисленными переводами, вплоть до словарей и медицинских пособий. Но для писателей этого типа просвещение сводилось лишь к количественному накоплению знания. Они не помышляли о качественной перестройке культуры, считая, что прерывать многовековую национальную традицию опасно. «Латинствующие» и Симеон Полоцкий, напротив, резко отмежевывались от этой традиции. Свой культурный идеал они искали в Западной Европе, прежде всего в Польше. Именно «латинствующие» впервые пересадили на русскую почву великий европейский стиль — барокко в польском варианте, приспособленном к московским условиям. С «латинствующих» начались в России «любопрения» — литературные, эстетические, историософские споры, без которых не может существовать динамичная, постоянно обновляющаяся культура.
Историческая заслуга «латинствующих» состоит в том, что они создали в Москве профессиональную писательскую общину. При всем различии частных судеб членов этого литературного цеха в нем выработался особый, скроенный по украино-польскому образцу писательский тип. Литератор-профессионал подвизался на педагогическом поприще, собирал личную библиотеку, участвовал в книгоиздательской деятельности, штудировал иностранных авторов, знал по меньшей мере два языка — латынь и польский. Писательский труд он считал главной жизненной задачей.