История русской литературы XIX века. Часть 3: 1870-1890 годы

Львиную долю всей стихотворной продукции эпохи классицизма занимал наиболее регламентированный строфический стих, причем явным предпочтением пользовались крупные строфы, в первую очередь одическое десятистишие, а также разнообразные модификации 8- и 6-стиший. Среди стандартизированных, а потому стилистически нейтральных во все времена четверостиший выделялись неравностопные, с усеченным четвертым стихом (Г. Державин. "Весна", "Лето", 1804; "Евгению. Жизнь Званская", май-июль 1807).

Воспитанный на образцах русской и немецкой классицистической поэзии XVIII в., Г. Р. Державин был поэтом сугубо строфического сознания. Последний период его творчества, пришедшийся на 1800-е годы, отмечен: 1) одическими эпитафиями – великому русскому полководцу А. В. Суворову ("Снигирь", "На смерть графа Александра Васильевича Суворова-Рымникского, князя Италийского ‹1800› года", "Всторжествовал – и усмехнулся…", 1800); самому себе (!) ("Ареопагу был он громом многократно…", Между 1803 и 1816, "На гроб N. N.", 1804); задушевному другу Н. А. Львову ("Память другу", 1804); 2) пиндарически-анакреонтическими мотивами в сопровождении гитары ("Гитара", 1800, "Цыганская пляска", 1805); 3) одическими славословиями иронического свойства с необычным адресатом: художнику, писавшему его портрет ("Тончию", 1801), мальчику-виночерпию ("Хмель", 1802), девятому валу жизненных испытаний ("Мореходец", 1802), Маккиавели ("Махиавель", 1802), проявившему некогда малодушие Павлу I ("Мужество", 1797; 1804), символическому воплощению революционных событий во Франции – грому, возвестившему появление "князя ада" – Наполеона ("Гром", 1806), анахорету и бонвивану графу Стейнбоку ("Графу Стейнбоку", 1807), атаману Платову и возглавляемому им войску Донскому ("Атаману и войску Донскому", 1807), вплоть до белого пуделя Милорда и собственного привратника, принявшего по ошибке депешу, адресованную однофамильцу поэта – священнику И. С. Державину ("Привратнику", 1808); 4) таким оксюморонным жанровым коктейлем как одическая идиллия или идиллическая ода, да еще и с явными рудиментами эпистолы и сатиры ("Евгению. Жизнь Званская", 1807).

Одоцентризм державинской лирики общеизвестен. Он дает о себе знать не только на жанровом, но и на строфическом уровне. Перенося апробированные классицистической одой XVIII в. строфы в новые и неожиданные для них жанровые формы, Державин сообщал им соответствующие стилистические свойства и тем самым готовил почву для радикального перепрофилирования их амплуа.

8- и 12-стишия лишились в результате своей одической приуроченности, а исключительно одическое 10-стишие, резко сократив свое присутствие в русской поэзии, поколебало обыкновение адресовать оду исключительно высокому лицу:

Осанист, взрачен, смотришь львом,
Подобно гордому вельможе;
Обмыт, расчесан, обелен,
Прекрасен и в мохнатой роже.
Велик, кудряв, удал собой:
Как иней – белыми бровями,
Как сокол – черными глазами,
Как туз таможенный какой,
В очках магистер знаменитой,
А паче где ты волокитой.
Бываешь часто сзади гол,
Обрит до тела ты нагого;
Но как ни будь кто сколько зол,
Не может на тебя другого
Пороку взвесть и трубочист,
Который всех собой марает,
Что вид твой мота лишь являет,
Который сзади уже чист
Имением своим богатым,
Но виден лишь лицом хохлатым.

(Милорду, моему пуделю)

Оценивая стихотворный идиостиль Державина, нельзя не учитывать его в высшей степени нетривиальную творческую индивидуальность, не вмещающуюся ни в какие локальные рамки. В поэтическом слове "видел он материал, принадлежавший ему всецело. Нетерпеливый, упрямый и порой грубый, он и со словом обращался так же: гнул его на колено, по выражению Аксакова. Не мудрено, что плоть русского языка в языке державинском нередко надломлена или вывихнута. Но дух дышит мощно и глубоко. Это язык первобытный, творческий. В нем абсолютная творческая свобода, удел дикарей и гениев" [122]. "Всю жизнь относился он почтительно к просодическому канону и не смел на него посягать. Только органические особенности русского языка дали ему простор и возможность осуществить некоторые ритмические и фонетические вольности. Таковы обильные пиррихии и спондеи среди хореев и ямбов, введение рифмоидов, квазифоническая инструментовка – все, с чем при жизни Державина и после него боролись более или менее успешно и к чему в конце концов все-таки обратились: иногда лет через сто и больше" [Там же. С. 199].