История русской литературы XIX века. Часть 3: 1870-1890 годы

Вывод, к которому нас подводит анализ первой половины стихотворения, очевиден: главное для поэта-сентименталиста – найти соответствующие его чувствам и переживаниям формы версификации, даже иной раз без оглядки на общую гармонию стиха. А. Радищев, тоже отнюдь не чуждый сентиментальной поэтики, так прокомментировал первую строфу своей оды "Вольность" устами ее мнимого автора: "Сию строфу обвинили для двух причин: за стих "во свет рабства тьму претвори". Он очень туг и труден на изречение ради частого употребления буквы Т и ради соития частого согласных букв: "бства тьму претв" – на десять согласных три гласных, а на российском языке толико же можно писать сладостно, как и на италианском… Согласен… хотя иные почитали стих сей удачным, находя в негладкости стиха изобразительное выражение трудности самого действия…". Кстати, столь же "туг" и неудобопроизносим и предыдущий стих радищевской оды: "В нем сильных мышц твоих ударом". Пушкин, придерживавшийся весьма невысокого мнения о "Путешествии из Петербурга в Москву", особо отмечал его "варварский слог", полагая, правда, что "вообще Радищев писал лучше стихами, нежели прозою. В ней не имел он образца, а Ломоносов, Державин, Херасков и Костров успели уже обработать наш стихотворный язык" (А. С. Пушкин. Александр Радищев).

Миссия выработать образцовый поэтический язык – и не только в прозе, но и в поэзии – выпала на долю Н. М. Карамзина, наиболее последовательного приверженца русского сентиментализма. В его поэтическом творчестве отразились версификационные предпочтения всего направления. Среди метрических форм особой его благосклонностью пользовался 4-ст. хорей, в иронически-элегическом("Песня", "Берег"), анакреонтическом ("Веселый час"), простонародном ("Выбор жениха") и экзотически-гишпанском ("Граф Гваринос") амплуа:

После бури и волненья,
Всех опасностей пути,
Мореходцам нет сомненья
В пристань мирную войти.

(Берег)

Приблизительно теми же ассоциациями наделялся 3-ст. ямб:

Кто мог любить так страстно,
Как я любил тебя?
Но я вздыхал напрасно,
Томил, крушил себя!

(Прости)

Пусть счастье коловратно -
Нельзя не знать того;
Но мы еще стократно
Превратнее его.

(Непостоянство)

Значительно активнее, чем сторонники классицистической версификации, Карамзин культивирует трехсложники, а именно разностопные дактили и дактило-хореические логаэды, частично рифмованные и белые; стилистически они связывают свою судьбу с сумрачными оссиановскими мотивами ненастья, увядания, смерти:

Веют осенние ветры
В мрачной дубраве;
С шумом на землю валятся
Желтые листья.

(Осень)

Страшно в могиле, хладной и темной!
Ветры здесь воют, гробы трясутся,
Белые кости стучат.

(Кладбище)

Не менее примечательными особенностями стихотворной поэтики Карамзина можно считать тенденцию к полиметрии ("Поэзия"), использование традиционных метрических форм в несвойственных им жанровых и стилистических ситуациях ("Меланхолия"), опыты астрофических построений не только в эпосе, но и в лирике (послания "К Дмитриеву", "К Александру Алексеевичу Плещееву", "К самому себе"), а также новаторские эксперименты в строфике (варианты "Эпитафии" – полуторастих:

И на земле она, как ангел, улыбалась:
Что ж там, на небесах?

и уникальный в своем роде моностих, растиражированный впоследствии едва ли не по всем некрополям России:

Покойся, милый прах, до радостного утра!)

Звуковой строй своих стихотворных произведений и неразрывно связанный с ним характер рифмования Карамзин совершенно осознанно приноравливает к доминирующим сентиментальным чувствам; важнейшее среди них – меланхолия: