В статьях А. Богданова «Что такое пролетарская поэзия?», «Наша критика», «Простота или утончённость?», «Очерки организационной науки», опубликованных в пролетарских журналах, высказывались мысли, понятные простому рабочему, солдату, крестьянину, потянувшимся к художественному творчеству: «Искусство есть организация живых образов; поэзия – организация живых образов в словесной форме»; автор противопоставлял «коллективный дух» «духу индивидуализма». «Первая задача нашей критики по отношению к пролетарскому искусству это – установить его границы, ясно определить его рамки, чтобы оно не расплывалось в окружающей культурной среде, не смешивалось с искусством старого мира… Наша рабочая поэзия на первых порах обнаруживала пристрастие к правильно-ритмическому стиху с простыми рифмами… Пусть будет даже некоторое однообразие в правильности. У него есть основания в жизни. Рабочий на заводе живёт в царстве строгих ритмов и простой элементарной рифмы. Среди «стального хаоса» станков и движущих машин переплетаются волны разных ритмов, но в общем природы, где меньше механической повторяемости и правильности, это однообразие сгладится само собой» (
Конкретный анализ отдельных произведений под пером А. Богданова предельно упрощался и представлял собой вульгарную рабочую философию: «Лес для автора – коллектив, с разными течениями в нём, резко реагирующими на события природы, а не отдельная героическая личность, как у Кольцова… Настроение – эпохи реакции; но природа воспринимается глазами коллективиста; его символы – общие переживания леса, а не индивидуальные переживания какой-нибудь берёзки или сосенки, как в обычной лирике» (Там же).
В том же вульгарно-социологическом духе писал и В. Полянский в статье «Поэзия советской провинции», в которой он, анализируя провинциальные стихи, не выявил в них даже намёков на пролетарскую литературу: эти стихи «не носят строго классового характера пролетарской поэзии», написаны «в духе общегражданских мотивов либеральной индивидуалистической интеллигенции» (Там же. № 7–8. С. 43–44); а чуть раньше он обнаружил, что у одного из авторов в рассказе «чувствуется элемент мировоззрения деревенского», вплетающегося «в переживания городского рабочего»: «А это разбивает художественную цельность образа, раздвояет впечатление и принижает организованную роль искусства» (Там же. № 4. С. 38).
Наиболее популярным среди деятелей пролетарской литературы был Алексей Капитонович Гастев (1882–1939 или 1941. В 1938 году был репрессирован, посмертно реабилитирован). Профессиональный революционер и журналист, бурный, темпераментный боец Октябрьской революции, мечтавший о мировой революции и торжестве рабочего класса, делегат от костромской организации на IV съезде РСДРП (Стокгольм, апрель 1906 года), был арестован и сослан в Архангельскую губернию, в 1908 году вышел из РСДРП. Автор книг «Восстание культуры» (Харьков, 1923), «Время» (М., 1923) и «Пачка ордеров» (Рига, 1921), он был просто счастлив, что открываются двери для пролетарской литературы, возникает теория для пролетарского художественного творчества. Он сам писал ритмической прозой, воспевал человека созидательного труда, и поэтому в том же духе, как и А. Богданов и В. Полянский, создавал свои пролетарские декларации. Всё индивидуальное заменялось коллективным, общество состоит не из отдельного человеческого коллектива, а из механизированного коллективизма. «Проявления этого механизированного коллективизма настолько чужды персональности, настолько анонимны, – отмечал А. Гастев, – что движение этих коллективов-комплексов приближается к движению вещей, в которых как будто уже нет человеческого индивидуального лица, а есть ровные, нормализованные шаги, есть лица без экспрессий, душа, лишённая лирики, эмоция, измеряемая не криком, не смехом, а монометром и таксометром… Мы идём к невиданно объективной демонстрации вещей, механизированных толп и потрясающей открытой грандиозности, не знающей ничего интимного и лирического» (Там же. 1919. № 9—10. С. 45).