В это же время в газетах сообщили о том, что по постановлению президиума Уральского областного совета расстрелян Николай Романов – Николай II, расстрелян рабочими Александром Белобородовым (1891–1938) (в октябре 1921 года был назначен заместителем народного комиссара внутренних дел, а в июле 1923 года народным комиссаром внутренних дел), И. Авдеевым и В. Яковлевым. И ни слова правды в этих газетах не было. Император Николай II, императрица Александра Фёдоровна, царевны Ольга, Татьяна, Мария и царевич Алексей были расстреляны Яковом Юровским, Пинхусом Вайнерсом (его псевдоним Пётр Лазаревич Войков, 1888–1927), Голощёкиным (настоящее имя – Шая-Филипп). Вскоре стало известно, что убийцы императорской семьи согласовали её уничтожение с Кремлём, Яковом Свердловым, Львом Троцким, Владимиром Лениным, а вскоре последовало и одобрение этого расстрела президиумом Всероссийского ЦИКа.
Горький не зря упоминает В. Володарского (псевдоним Моисея Марковича Гольдштейна, 1890–1918), активного участника Октябрьской революции, редактора петроградской «Красной газеты», при образовании Петрокоммуны – комиссара по делам печати, пропаганды и агитации. Он – оратор и пропагандист, ближайший помощник Г. Зиновьева. По дороге на митинг 20 июля 1918 года он был убит. З0 августа 1918 года был убит Михаил Соломонович Урицкий (1873–1918, родившийся в семье купца, председатель Петроградской ЧК, член ЦК РСДРП), который вёл беспощадную войну с контрреволюцией, куда почему-то входили профессора, писатели, художники, артисты, фабриканты, крупные создатели производственных ценностей. Горький за них заступался, но дело шло полным ходом. Студент Леонид Иоакимович Каннегисер (1896–1918), друг Сергея Есенина, остро критиковавший и любивший его, побывавший у него в селе Константиново, Рязани, в монастыре, «ему у нас очень понравилось» (из письма С. Есенина В.С. Чернявскому в июне 1915 г.), поэт, переводчик, «ненавидевший» Урицкого, Володарского, Зиновьева «ненавистью, вероятно, столь же яростной», решился на открытое убийство Урицкого. Его тут же схватили и расстреляли: прав Горький, «не все евреи одинаковы и что классовая вражда среди еврейства не менее остра, как и среди других наций» (Там же). Леонид Каннегисер пожертвовал собой ради спасения чести и достоинства еврейского народа. Марк Алданов так и оценил эту жертву: он действовал «из самых возвышенных чувств. Многое туда входило: и горячая любовь к России, и ненависть к ее поработителям, и чувство еврея, желавшего перед русским народом, перед историей противопоставить своё имя именам Урицких и Зиновьевых…».
В эти же дни главный редактор «Красной газеты» Лев Семёнович Сосновский (1886–1937) (его отец – николаевский солдат-кантонист так и остался евреем, не принявшим православия; а сам он, в прошлом аптекарь, вскоре после переезда в Москву стал членом президиума ВЦИКа, а с 1921 года заведующим Агитпропом ЦК РКП) громогласно заявил: «Русская революция ставит врагов «к стенке» и расстреливает их… Завтра мы заставим тысячи их жён одеться в траур… Через трупы путь к победе!»
А.И. Солженицын, характеризуя это жестокое время, писал: «Большевицкую победу укрепил и бытейный, неслышимый процесс: к занявшим большевицкие посты, а с ними и всякие жизненные преимущества, и особенно в столицах с «бесхозными» квартирами от бежавших «бывших» людей, – изо всей бывшей черты оседлости и потекли и потекли на родственники на житьё. Это – тот самый «великий исход». Г.А. Ландау пишет: «Евреи приблизились к власти и заняли различные государственные «высоты»… Заняв эти места, естественно, что – как и всякий общественный слой – они уже чисто бытовым образом потащили за собой своих родных, знакомых, друзей детства, подруг молодости… Совершенно естественный процесс предоставления должностей людям, которых знаешь, которым доверяешь, которым покровительствуешь, наконец, которые надоедают и обступают, пользуясь знакомством, родством и связями, необычайно умножил число евреев в советском аппарате». – Не говорим уже, сколько родни понаехало к жене Зиновьева Лилиной, и о легендарно-щедрой раздаче Зиновьевым постов «своим». Это – только яркая точка, а перемещения были неслышимые, не сразу заметные, – и в десятках тысяч персон. Одесса массами переезжала в Москву…» (Двести лет вместе. М., 2003. С. 114–115).