История руссов. Варяги и русская государственность

Многие читали начало отрывка так: «…по беле и веверице т. е. понимали дань в виде шкурок двух животных», это безусловно неверно, ибо читать надо: «по белей веверице», т. е. по белой, зимней белке. Уже самая мысль об обязательности дани из двух животных нелепа; наконец, мы знаем, что «бела» и «веверица» были одно и то же.

Нельзя также видеть разницу в дани в отношении северных и южных племен: дань была одинакова по характеру требуемого, но обложение данью было иное: северяне платили по белке от взрослого мужчины, южане же — по белке от семьи (т. е. от очага), что было, конечно, легче.

Величина дани нам кажется смехотворно низкой: белка чрезвычайно обычное животное, которое легко добыть разного рода ловушками, не говоря уже о том, что поймать молодую белку нетрудно и содержится в неволе она очень легко. Нам думается, что под «белой веверицей» в древности подразумевали горностая, — тогда величина дани повышается значительно и походит на дань.

Обратимся к двум остаюшимся наиболее вероятным предположениям. Что «бель» равнялась «скоре», т. е. шкуре, видно из приведенных текстов, где в одном совершенно ясно видно, что слово «скора» заменяет слово «бель». Поэтому понимание: «бель» — выделанная шкура животного заслуживает полного внимания.

Скорее всего, однако, что «бель» — полотно. Это видно из постоянного упоминания в летописях рядом с разными тканями. Далее, резание полотна на куски и бросание их в толпу гораздо более вероятно, чем разрезание кожи. Наконец, самое слово «бель» весьма подходит к полотну, отбеливание которого является весьма существенной стороной его производства: до сих пор еще можно видеть полосы полотна, отбеливаемые в воде и на солнце. Таким образом, «бель» — скорее всего, полотно.

XXI. О значении календаря древних руссов

По-видимому, Н. М. Карамзин в своей «Истории государства Российского» (1830, I, прим. 154) первый обратил внимание на существование у древних руссов календаря с собственными названиями месяцев, а не латинскими, как это употреблял уже первый летописец.

В этих названиях усмотрели отражение годового цикла работ подсечно-земледельческого хозяйства. С той поры и по сей день это объяснение переписывается (и не одним автором) из книжки в книжку, а между тем оно малообосновано, а местами просто фантастично.

Прежде всего, связь календаря с подсечным хозяйством невероятна уже потому, что подсечное хозяйство ведется только в лесной зоне, а мы знаем, что земледелие (и не только на Руси) было мотыжным, затем плужным, и существовало прежде всего на открытых, безлесных пространствах. Только впоследствии, когда выгоды земледелия (именно зернового хозяйства) стали ясны человеку, только тогда была выработана и система подсечного хозяйства.

О существовании земледелия в Северном Причерноморье (и притом на экспорт!) мы имеем точные сведения уже у Геродота, т. е. за 500 лет до нашей эры. Неужели же эти земледельцы жили веками без своего календаря и календарь явился только тогда, когда здесь появились люди из области с подсечным хозяйством? Нелепость этого совершенно очевидна.

Дело объясняется иначе: календарь древних руссов создался не сразу и претерпел, конечно, изменения и в количестве, и в названиях месяцев, но в основе его было не подсечное хозяйство, а естественные изменения в природе в течение года с включением некоторых элементов и из сельского хозяйства вообще. Словом, происходило то, что и у других народов, даже с совсем иным способом хозяйства: у кочевников, например, были месяцы появления травы весной, рождения ягнят и т. д.

Рассмотрим толкование месяцев в терминах подсечного хозяйства. Январь (или вообще один из зимних месяцев) называли «сечень», будто бы от того, что в этом месяце «секли», т. е. подрубали, деревья; следующий месяц называли «сухий», ибо в этом месяце деревья якобы засыхали.

Третий месяц — «березозол» — говорит, мол, о том, что высохший лес сжигался до золы (это был приблизительно апрель). «Серпень» был месяцем жатвы серпом (очевидно, август) и «вересень» — месяц молотьбы (от «врещи» = молотить).

На первый взгляд, подобное объяснение кажется вероятным, но только на одно мгновение; более внимательное рассмотрение показывает, что в некоторых случаях объяснение — просто домысел, чтобы хоть как-нибудь понять названия, и только.

Прежде всего, если в основе лежит хозяйство человека, где же столь важный месяц, как месяц пахоты и посева? Его нет. Далее, если подсечь лес и можно на известном пространстве за месяц-два, то высушить лес, и притом до возможности полного сгорания, в течение одного месяца нельзя — такой лес может только обгореть, но не сгореть. Ведь речь идет о настоящем лесе, а не о кустах.

Как могли убедиться изобретатели этого объяснения на опыте подсечного хозяйства, подсекали лес в одном году, а сжигали его до золы после долгих месяцев летнего высыхания только в следующем году.

Таким образом, последовательность и время операций при подсечном хозяйстве была другой, а поэтому всё построение рушится.