История рыцарства. Самые знаменитые битвы

Теперь Боабдил был готов сдать город еще раньше – не шестого января, как было намечено, а второго. Но тут воспротивилась его мать, надменная Айша Ла Хора. Да, ее сын слаб – но он был и остается мавританским эмиром. Целовать руки завоевателям не пристало наместнику пророка. Либо эта часть церемонии будет изменена, либо сдачи не будет. Упрямый нрав Айши был хорошо известен всем. Было принято дипломатическое решение – пусть Боабдил выедет верхом и, приближаясь к королевской чете, сделает движение, словно собирается сойти с коня. Он тут же будет остановлен Фернандо – и честь султанского дома не пострадает. Получив это известие, Айша лишь крепче сомкнула губы. В ту горькую ночь, когда домашние Боабдила прощались со своим восхитительным домом, от нее не услышат ни стона, ни всхлипа. Из спящего города она выедет молча, во главе маленького отряда, что вместе с караваном груженых мулов, отправится на Альпухаррас…

…О том, что уже завтра можно будет пройтись по улицам Гранады, христианам было объявлено на вечерней молитве. Никто не ложился, боясь ненароком проспать. В ранний час отряды собрались под знаменами. Три орудийных выстрела – и облаченные в лучшие доспехи рыцари двинулись к Альгамбре. Шли особой дорогой, дабы пощадить чувства тех, для кого этот день стал днем скорби и печали… Сходить с намеченного маршрута было запрещено под страхом смерти.

И вот – «Сантьяго! Сантьяго!» – сторожевую башню осенил большой серебряный крест. Следом над ней взвился флаг, который заплясал на январском ветру. Кстати, до сих пор 2 января, в день взятия Гранады, юные девушки поднимаются сюда и дотрагиваются рукой до колокола, чтобы удачно выйти замуж…

Эмир ожидал короля около маленькой мечети на берегу реки Хениль. Он вложил ключи от города в правую руку Фернандо. «Эти ключи ваши, – сказал он. – Таково желание Бога…» А потом, сняв с руки золотое кольцо с гранатом, протянул его новому губернатору Гранады дону Иниго Лопесу Мендосе, графу Тендилла. «Возьмите его, управляйте с ним, и пусть Бог сделает Вас удачливее, чем оказался я!..» Эти слова вместе с драгоценной реликвией станут передавать друг другу потомки графа, пока последний из их рода не умрет бездетным.

Шестого января, в Крещение Господне, состоялся торжественный въезд католических королей в Гранаду. Впереди – эскорт всадников в роскошных доспехах, следом – отряд идальго во главе с инфантом Хуаном. Далее следовали королева и король. Улицы Гранады, на которых веками звучала лишь арабская речь, словно затаились. Оставшиеся в городе мавры попрятались в своих домах.

Пышная процессия двинулась к главной мечети, которая была тут же освящена и превращена в собор. Вашингтон Ирвинг, устами Антонио Агапиды, приводит слова Фернандо, со слезами на глазах благодарившего Бога за то, что помог ему уничтожить в Испании проклятую расу язычников и вознести Крест в том городе, коим нечестивые последователи Магомета так долго управляли. Ровно семьсот восемьдесят один год прошел с трагического поражения Родриго на берегах Гвадалеты. «Этот большой триумф нашей святой католической веры имел место в начале января в году от Рождества Бога нашего Иисуса Христа 1492-м, являющимся 3655-м годом от населения Испании патриархом Тубалом, 3797-м от общего наводнения, 5453-м от Сотворения мира, согласно еврейскому вычислению, и в месяце Рабик, в восемьсот девяносто седьмом году хиджры, как говорят люди Магомета…» Пять тысяч Коранов по указанию кардинала Хименеса были преданы огню.

А потом королевская чета направилась к Альгамбре и вступила в нее через Большие Врата Правосудия. Залы и дворики заполнились любопытствующими, которые блуждали по замку, восхищаясь этим царством изысканной красоты и тонкого вкуса. В нем все было так хрупко и невесомо – трудно поверить, что над этими стенами промчались столетия, что они претерпели землетрясения и войны…

Сами испанцы позже поставят на территории Альгамбры королевский дворец. Его архитектор Педро Мачука был учеником самого великого Микеланджело – и замыслил величественное здание в стиле Ренессанса. Но дворец испанского короля с его пилястрами и барельефами так и не смог вписаться в воздушное кружево Альгамбры. Не зря Вашингтон Ирвинг сравнивал его с «высокомерным и непрошеным гостем».