Но так как Соукун был глуховат и отвечал невпопад, а нас предупреждали, будто ему обещано пятнадцать тысяч, чтобы сделку с нами расстроить, то беседы с ним мы отклонили даже на вокзале.
Вокзал был новый, очень красивый и большой. Буфетчик подал мне записку, накануне оставленную Витей. Он написал, что представление об обмене с Вишневским уже послано из Киева тринадцатого февраля, он торопится в Минск встречать Тетю из Петербурга и ожидать нас. Эта весточка очень обрадовала меня, и мы провели весь вечер и день восемнадцатого февраля с Оленькой в дороге с радостным чувством. Мы были довольны и нашей поездкой в Бари, и теперь встречей с Янихен. Впервые я не почувствовала обычной тоски при въезде в намеченную к покупке усадьбу. Напротив, в Сарнах пахнуло на меня сразу такой свободой, мне показалось так легко, широко, светло, что о возвращении к минской жизни уже не хотелось и думать. Только в Сарны (только в Луцк). Одно представление о них вызывало какое-то очарование.
А поезд летел по равнинам бассейна Припяти. Здесь вливались в Припять, сравнительно недалеко друг от друга, Стырь, Гарынь, Случ. Реки, которые напоминали мне и летописи Лели, и легенды попадьи. Я нарочно опустила свое письмо о поездке в Сарны на станции Гарынь, чтобы напомнить ему Погорынские городки, те места, которые так интересовали его. Сарны, к сожалению, не носили исторического характера, как Овруч, Коростень, Холм и другие города Волыни, напротив, Сарны были связаны с эпохой польской истории, с изменой православию, то были владения князей Чарторыйских.
«В местности своей, в селе великие Сорны, князь Юрий Михайлович Чарторыйский с Чарторыйска[260]
в добрех своих дедочных в повете Луцком церковь и Троицкий монастырь за душу предков своих воздвиг в 1608 году», – стоит в древних документах. Он щедро наделил их землей, сенокосами, млынами, ставами, лесом и др. угодьями. Кроме Сарн, князь Юрий Чарторыйский выстроил два года спустя костел в Клевани, Ровенского уезда.Чарторыйские были русские православные князья на Волыни, но этот Юрий X (первый в своем роде под влиянием виленских иезуитов) отрекся от православия и в 1598 году, вместе со многими другими русскими вельможами, принял католичество и отрекся от своего народа.[261]
Пересадка в Барановичах (Московско-Брестская железная дорога) вернула нас к прозе современной жизни. Мы спросили себе на вокзале обед, газеты и были поражены объявлением в Новом Времени о кончине от операции борисовского предводителя Попова (!). Поражены столь неожиданной кончиной, казалось, здорового человека, еще месяц тому назад обедавшего у нас. Но поражены также игрой судьбы. Ведь тщетно целых два года мы ожидали вакансию в Борисов и наконец, отчаявшись ее получить, после определенного отказа Попова, решили переходить в Луцк, 13 февраля пошло в Киев в министерство представление о переводе Вити в Луцк, а четырнадцатого февраля скончался Попов. Совпадение, судьба, кисмет[262]
? Борисов или Луцк? Еще было время повернуть на Борисов.Мы съехались с Тетей в Минске почти одновременно, хотя и с разных вокзалов. Витя, успевший встретить и Тетю, был пресчастлив. Радостная встреча! Все было благополучно, только Леля с семьей продолжал нас тревожить: в университете беспорядки продолжались.
Борисов или Луцк? Этот вопрос не вызвал в Вите даже колебания. Умирая, бедный Попов, одинокий и безутешный после смерти своей милой жены, говорил доктору: «Кто пожалеет о моей смерти теперь? Никто. Друзья? Они только порадуются, что я им очистил вакансию». «Нет! Мы не порадуемся, мы не воспользуемся этой вакансией, мы в Борисов не поедем! Что до того, что для карьеры Борисов теперь очень важен», – отвечали мы своим друзьям, усердно стоявшим за Борисов.
Конечно, приближается столетняя годовщина 1812 года, переправа через Березину и пр. Все это потребует представительства и больших средств. Мещеряков уже предложил выбрать меня председательницей всех благотворительных обществ в Борисове. Бог с ними! Не по нашим это средствам. Нет, мы в Борисов не пойдем.
Луцк – дыра, куда никто не доскачет и нас оставит в покое, а нам этого надо, нам надо серьезно поработать и всецело отдаться нашему большому делу.
Только в Сарны, только в Луцк!
Но вот как попасть в Луцк и в Сарны, являлось еще вопросом мудреным. «Все само собой устроится, – философически говорила Тетя, – когда настанет этому срок». Хорошо так верить, но когда каждая жилка трясется от страха, так ли мы поступаем, когда сознаешь, что бредешь по краю пропасти и одного неловкого, необдуманного движения достаточно, чтобы полететь в пропасть…
Нет, и Оленькины сны мало спасали от сомнений и страхов. Нам очень хотелось уже весной, с переводом в Луцк, написать купчую, но возможно ли это? Шолковский с Кулицким продолжали утверждать, что дело идет хорошо.