История с географией

Если бы мы не уезжали от них навсегда, я бы и не поехала. Но худой мир, говорят, лучше доброй ссоры. Что руководило почтенной дамой, я не знаю, но завтрак был парадный, с вином и всякими пожеланиями. Через час после завтрака Вера Петровна отдавала мне визит у Снитко, куда я переехала еще накануне, т. к. дома началась сплошная укладка. За мадам Эрдели заехало ко мне еще несколько друзей и знакомых, в числе последних и председатель суда. Он прямо высказал мне свою радость, что мы покидаем эту тину, которой стал Минск. «Желавшие утопить Вашего мужа – негодяи!» – громко почти кричал он и рассказал мне много для нас интересного.

Через два дня, которые я продолжала проводить у Снитко в их новом прекрасном доме, Антося с Мишей и курьером Степаном уже двинули в Луцк два вагона, а сами выбыли на отдых в Щавры. Витя же пробыл два дня в Житомире, знакомясь со своим будущим начальством. Нашлись, конечно, и общие знакомые, как всегда.

Предводитель Демидов был товарищем Вити по корпусу. Архиерей хорошо знал Лелю, заседая с ним в государственном совете. Вообще, все высказывали Вите сочувствие, словом, встречен он был не как собака с чужого двора, как в Минске пять лет тому назад, был любезен и губернатор граф Кутайсов, который много говорил о проекте образовать Сарновский уезд с уездным городом Сарны. Трепов уже повез этот проект в Петербург, и есть основания надеяться, что он пройдет. Кутайсов по своей инициативе обещал назначить Витю в Сарны и предводителем, и председателем съезда. Тогда, тогда осуществятся мои самые смелые мечты: соединение службы Вити с возможностью жить, не расставаясь с ним, в имении. Других идеалов земного счастья я не хотела признавать. Витя – губернатором – бр., Витя сановником в столице – бр. Все это скучно и однобоко. Нет удовлетворения для души…

В Луцке тоже встретили Витю очень радушно. «Отношения сочувственные, но, – добавлял Витя, – беспокоюсь о сроке десятого мая, боюсь за Щавры, за банк, за оценщика центра. Как бы мне хотелось быть вместе с тобой, чтобы одновременно переносить все невзгоды и взгоды, а то пока дойдут известия друг от друга. Надо энергично торопиться с купчей».

То-то и есть, торопиться, а у нас и конь не валялся. Лесохранительный комитет разрешил рубить лишь одно пятилетие, что стоило не более тридцать тысяч, да и Дерюжинский решительно не давал разрешения на продажу леса до купчей. Поэтому сделка с Гейсиновичем разошлась. Хорошо еще, что он согласился ждать возвращения своего задатка. Таким образом, ожидаемые от него в конце апреля 8 тысяч нам улыбнулись, и к сроку десятого мая у нас, по крайней мере, не было даже и трех с половиной тысяч. Купчая с радомцами тоже разошлась. Они вернулись, но только растеряв половину товарищества, поэтому осилить центра не могли, они просили их присоединить к другим покупателям и разрешить им пожить в Щаврах, чтобы подыскать себе новых товарищей. Горошко прилетел мне сообщить, что товарищи для радомцев набираются и запродажная назначена на третье мая. При этом он умолял меня, немедля, с этой целью приехать в Щавры.

Глава 27. Май 1911. В Луцке

Грустное впечатление производила щавровская усадьба, когда я в конце апреля наконец приехала из Минска. Точно она готовилась к смерти или, что то же, к варварскому разорению.

Дни уже стояли теплые, чисто весенние, хотя деревья только что распускались, но луг перед домом уже весь зазеленел, а крокусы и тюльпаны пестрели в цветниках, разбросанных по лугу. Но было грустно, не было тех надежд, того настроения бодрости и радости, как в прошлом году, когда мы начинали лето в Щаврах. Витя был далеко в Луцке вместо Сенно или Борисова. «От добра добра не ищут, еще время вернуться в Борисов», – вспоминались советы минских друзей, но нет, было поздно.

В Щаврах теперь в доме расположился Фомич со всей семьей. Мы рассудили, что нужно поставить старика в Щавры, а Горошко перевести в Сарны. Старик и покараулит усадьбу, и будет собирать оставшиеся долги, и примет оценщиков московского Земельного банка, когда они явятся смотреть центр или участок январских закладных, да и попытается продать заколдованный центр. Конечно, Фомич был в восхищении провести лето на такой дивной даче, жалования пятьдесят рублей, на всем готовом. К тому же, пока Горошко еще оставался в Щаврах, ему и делать было нечего. Чтобы оправдать свое пребывание в Щаврах, он весь день был занят пустяками: разыскивал какие-то веревочки, ремешки, перемеривал хлеб в полупустых сусеках, чего-то записывал и высчитывал (книги вел Горошко), в то же время все отдувался, как бы задыхавшись, и всем говорил, что не знает отдыха и не щадит сил, исполняя свой долг.