Войдя в курс наших дел (у нас было даже на три тысячи более необходимых двадцати пяти), Леля нашел, что и этого еще мало ввиду всяких возможных при расчете осложнений, уплате пошлины, процентов и пр. Неожиданная выручка друзей отдали ла операцию залога Новопольского леса. Но Леля настаивал, что денег у нас мало, и ввиду сложности залога лесного участка, уже с долгом Дворянскому банку, предложил заложить под соло вексель взаимного кредита свою Губаревку, нигде не заложенную. Это был опять верх великодушия со стороны Лели, потому что Губаревка бездоходная тем и держалась, что нигде не была заложена. А ведь мы все еще шли по краю пропасти. Витя был тронут до глубины души. Конечно, нельзя было приступать к делу с деньгами в обрез. Витя немедля поехал в Саратов навести справки и с обычной ему энергией и счастьем в два дня устроил то, что обыкновенно растягивается на месяц. Леля не хотел верить такой быстроте и удаче. Взаимный кредит выдавал нам по соло-векселю под залог Губаревки двенадцать тысяч. Я колебалась, даже не хотела брать на себя еще такое большое обязательство, но Леля вспоминал требование Наполеона «des bataillons, beaucoup de bataillons[275]
, – победа создается скоплением силы».Теперь мы могли ехать совершенно спокойно в Петербург, теперь дело за нами уже не станет. Горячо благославляла нас Тетушка, провожая в первых числах сентября в Петербург, и вслед писала нам: «Все мысли и молитвы о вас. Завтра исполнится то, что назначено или же опять “сорвалось”? Говорю я девочкам, чтобы все молились о вас».
Бедная Тетушка! Все это лето она провела в ожидательно-томительном состоянии, а тут еще ее оглушила весть о катастрофе киевских торжеств.
Мы остановилась в Петербурге у Граве, так как Леля собирался с семьей за нами вслед в Петербург. На другой день нашего приезда прибыли и наши компаньоны, оба очень довольные, что мы еще раз вытащили их из беды. У Шолковского действительно не оказалось медного гроша для купчей! Но Дерюжинский запаздывал из-за границы, приехал одиннадцатого сентября, и мы лишь тринадцатого могли собраться у Гревса и приступить к проекту купчей. Кроме нас всех, действующих лиц, присутствовала и Янихен, вновь прибывшая из Сарн, их поверенный Соукун и поверенный Шолковского Добровольский. Теперь проект купчей был строго согласован с запродажной. Контракт Фон-Дейтша вовсе не упоминался. Но когда мы приступили к расчету, оказалось, что из живого инвентаря против описи, по которой мы купили Сарны, описи, подписанной Шолковским, Кулицким и Соукуном, не хватало пятидесяти голов, понятно, лучших (упряжные лоша ди, заводские коровы). Далее оказалось, что, хотя мы покупали в январе имение «со всеми травами и посевами», но к сентябрю травы стали сеном, а посевы – урожаем, а этих двух слов не было в запродажной, поэтому, покупая имение с живым инвентарем (все же оставалось тридцать пять коров, молодняк, рабочие лошади), мы покупали его без клока сена и без фунта ржи. Оставались посевы «в земле», т. е. картофель, но и его, по словам Кулицкого, спешно выбирали: Янихен поставила целый полк поденщиц. Леля, только что приехавший на Губаревки, заехал к Гревсу и написал заявление о том, что просит его имени в купчую не включать. Она должна быть написана на имя нас обеих с Оленькой, и только интересы Шолковского будут ограждены им. Он очень настаивал на том, чтобы мы не затягивали купчей спорами, и когда мы по телефону сообщили ему о сюрпризах в Сарнах, он горячо убеждал нас махнуть на это рукой, потерять еще четыре тысячи на покупку корма, но довести купчую немедленно теперь же до конца, отнюдь ее не откладывая.