История села Мотовилово. Тетрадь 15. Колхоз

— В поле, недалеко от села Чурнухи, молола мельница, и видимо, мельник схалатничал, не предвидя беды, не слазил наверх и не смазал вовремя вал. А он до того, видимо, от трения накалился, что возник огонь, от вала загорелась сухая дощатая крыша колпака, моментально загорелись машущие на ветру крылья. Огонь раздувался потягивающим на село ветром. От горящего крыла ветром оторвало горящую щепку. Подаваемая разыгравшимся весенним ветром, она огненной галкой полетела к селу и упала около сарая, сбочь которого находилась сухая, как порох, солома. Солома загорелась, от соломы как коробок со спичками вспыхнул сарай. От сарая в село полетели огненные клочья соломы, от которых загорелось сразу несколько соломенных крыш. И пошло по селу разгуливаться свирепая стихия. В результате почти четверть всего села была объята всепожирающим огнём, от которого спасение для людей только вода и поле. Домашний скарб погорельцев печально плавал по воде овражка и прудов, а люди не в состоянии спасать добро, спасаясь сами убегали в поле от бушующего огненного смерча.

Пашня на Окискином поле, рассуждения о колхозе

За речкой Сережей, около железной дороги, у самого лесного урочища Дерябы на Онискином поле, мужики пахали под посевы поздних яровых культур, под гречиху и просо. Здесь пахали Василий Ефимович с Ванькой, Фёдор Крестьянинов с Панькой, Иван Федотов с Санькой и невдалеке от них пахали Николай Ершов и Митька Кочеврагин. Обедать расположились около обширного болота с чистой прозрачной водой. После обеда ребята пошли к речке купаться и ловить рыбу руками.

— Николай Сергеич, ты что хвост-то у лошади-то отчекрыжил? — с некоторой подковыркой спросил Митька у Николая, как только на скорую руку пообедав, он пустил свою лошадь попастись приблизился к стану мужиков.

— Позавидовал у колхозников, у ихних-то лошадей хвосты и гривы пообстрижены, вот и я последовал ихнему примеру, — без признаков возмущения ответил Николай.

— У ихних-то лошадей хвосты-то только по колена обрезаны, а ты, отчихвостил по самую репицу, — в улыбке тряся жиденькой бородкой, заметил Иван Федотов.

— Да, знать я малость ошибся, я думал обрежу немножко, а хвать, получилось по самую репицу! — виновато оправдывался Николай перед мужиками, знающими толк в лошадях.

— Чем же она у тебя будет слепней-то отпугивать, ведь скоро жара наступит, и слепень тут как тут! — заметил Фёдор.

— Как чем? Хвостом. Видите, как она лихо хвостиком-то помахивает, так-то вроде ещё лучше! — стараясь оправдать свою оплошность, отговаривался Николай, — а вообще-то да, виноват, исправлюсь, — закончил разговор о хвосте Николай.

— А я что думаю, уважаемые мужички, а ведь нам колхозу-то не миновать. Ну год, ну два мы проединоличниствуем, а в колхоз придётся втиснуться, — полосуя бумагу для курева и присаживаясь на корточки возле мужиков, высказал свою мысль о колхозе Николай.

— Тут надо проявить разумность. В таком важном деле не обдумавши, без здравого рассудка поступать нельзя! — высказался Фёдор не столько в ответ Николаю, сколько перед остальными мужиками, предварительно направив своё суждение в русло противостоянию колхоза.

— Ведь жили же русские крестьяне без колхоза, да и не плохо жило трудовое крестьянство! — вставил своё слово о колхозе и Василий Ефимович.

— Ну, а если и были какие неурядицы, и неполадки так их можно отнести за счёт неграмотности и невежества, — поддержал Василия, Фёдор.

— Если в колхоз всё село затянут, то хорошего не жди. Это будет та же эксплуатация только в более бессовестной и уродливой форме, с точки зрения начитанности, — высказался Фёдор перед мужиками.

— Раз у них у товарищей-то написано пером, то видно, уже не вырубишь топором, — заметил Николай, имея в виду планы партии о коллективизации, о которых во всю ширь заговорили газеты, а Николай-то, изредка, а всё же их почитывал.

— Ты Николай Сергеевич, зря-то и необдуманно не высказывайся, если в голове не хватает реально поразмыслить, то вперёд других с языком не суйся, а то себе навредишь, да и людей введёшь в заблуждение, — угрожающе заметил Фёдор, Николаю, страстно не любивший того, кто высказывается за колхоз.

Эти с Фёдором слова пообидели Николая и он, присмиревши, привалившись к колесу телеги, стал закуривать, нарочито громко зашелестел вынутой из кармана газетой, полосуя её на закрутку.

— В писаниях-то они много обещают колхозу-то, обрисовывают как рай земной, а по-моему, в колхозе будет полная неразбериха и насилие, ведь правильно же говорится: «Всякая власть, есть насилие!» и «Есть власть имущие и есть жертвы!» — эти слова недаром кем-то высказаны! — оповестил Фёдор мужиков, о изречениях о всякой власти, которая существует в том или ином государстве.

— Да неужели русский народ, его трудовое крестьянство, так прогрешило, что с ним так вероломно хотят поступить? — мечтательно заметил Василий Ефимович. — И, по-моему, в этом самом колхозе будет полная кутерьма, а всякая кутерьма для жуликов — пожива! — добавил он, рассуждая о своих предположениях о колхозной жизни.