История села Мотовилово. Тетрадь 17 (1932-1934 гг.)

Он шёл по уличной, густо покрытой жидким конским навозом, дороге, на дороге кормясь не переваренными в конском брюхе овсяными зёрнами, перелетая с места на место, сопровождали его две вороны, уступая ему дорогу. Придя в контору, Василий Ефимович, увидев столь большое количество столов и за каждым человек-служащий, прежде всего, неодобрительно и с недовольством высказался по отношению к чинам, сидящим за столом.

— Эх, сколько тут столов-то понатыкано! И сколько вас тут, чиновников-то, понабуркалось! Одни столы, да начальники! — с нескрываемой насмешкой добавил он.

И, прочитав на стенах все лозунги и плакаты, он просил счетовода, ведущего дело о трудоднях, проверить правильность в начисленных. Во время сверки Василий Ефимович обнаружил неправильность в записях не в его пользу, на что он, вспыхнув, разгорячился:

— Скажи на милость, я каждый божий день работаю, трудодни должны быть систематически вписаны, а у вас тут полная тарабурда в записях-то! И чем только вы тут занимаетесь, грамотеи-дармоеды! — неодобрительно разгорячившись, проворчал он на счетоводов. — Много пороков у частной собственности, а порядку при ней больше было! — с недовольством к колхозу в целом необдуманно сорвалось у него с языка.

На что сидящие за столами сурово насупив брови, осуждающе посмотрели в его сторону, затаив мщение при случае.

Собрание о чистке колхоза было назначено на вечер 22-го марта в помещении избы-читальни. Народ со всего села валом валит к избе-читальне, всем и каждому интересно же узнать, как это будут чистить провинившихся колхозников. Около избы-читальни табунился собравшийся народ. Мужики, дымно куря, толпились около крыльца, переминаясь с ноги на ногу, млели, нудились в неизвестности. Бабы овечьим табунком стояли поодаль, перешёптываясь, изредка посмеивались. Мужики иногда меж собой переговаривались, смеялись, с ехидством хихикали и задорно гоготали. Тут сутолока и разговорный гомон: возбуждённо говорили, громко толочат, всяк своё.

— Ну что, мужики, сегодня посмотрим, как некоторых обоср…х колхозников чистить будут! — послышался из толпы резвый голосок Саньки Джигита.

На что толпа ответила буйным и задорным хохотом, отчего стая воробьёв, сидевшая на заборе Лаптева огорода, с испугу шумно поднялась, и дружно перелетела на вяз, росший на самом берегу озера. У каждого стоявшего в мартовской вечерней прохладе у рта парной дых. Многие уже вошли в помещение избы-читальни и заняли места на скамейках, а многие, томясь в ожидании начальства, стояли тут, на улице. Из здания сельского совета подошли, наконец-то члены комиссии, которой поручено произвести чистку колхоза. Тут: Федосеев, Грепа, Мишка Ковшов, Дыбков и двое представителей из Арзамаса: Васляев и Песикин. Встречая их, множество лиц, толпящихся здесь людей, подобно цветущим подсолнечникам, повернулись в их сторону. Начальство проследовало в нутро избы-читальни, и народ последовал за ним. В зале набилось столько народу, что стало очень тесно, как цыплёнку в скорлупе. Участники собрания разделились на два враждебных лагеря: «незамаранные» — активная часть колхоза, заняли переднюю часть зала, ближе к сцене, а подлежащие чистке — «замаранные», заняли заднюю часть зала, где сравнительно темно, куда плохо доходил свет одинокой керосиновой лампы, и близость двери.

Василий Ефимович Савельев «чистился» последним. Все порочащие его личность факты зачитал Васляев, в заключение он добавил:

— В настоящее время хозяйство Савельева не середняцкое, а зажиточное! Так что его можно из колхоза тоже удалить и налогами осадить, — приговорено зачитал Васляев.

В прениях (видимо, по наущению) в тоне опороченья и сведения каких-то личных счётов против Василия Ефимовича выступил Мишка Ковшов! В своей «обличительной» речи Мишка нёс такую небылицу и напраслину, что Василий Ефимович чувствовал себя подобно жеребёнку, на шею которому впервые накинули хомут. Слушая Ковшова, его надуманное враньё, у Василия Ефимовича от негодования даже сорвалось с языка:

— А ты, Мишк, очнись, пошарь во лбу-то, не во сне ли всё это выдумываешь. Хуже себя ищешь, вряд ли найдёшь!

На что Мишка ничего не мог возразить, а только выкрикнул:

— Не всё коту масленица!

Подпеваючи добавил и Грепа:

— Придёт великий пост!

— Граждане односельчане! Явите божескую милость, укротите этого вруна Мишку, у которого голова не знает, что мелет его язык! — взывая к народу, сидящему здесь в зале, встав с места, обратился Василий Ефимович, ожидая от кого-нибудь услышать слово в свою защиту, но никто из присутствующих в зале не отважился подняться с места и ради справедливости молвить защитительное слово в оправдание Василия, одни были враждебно настроены, а другие из трусости, опустив глаза, выжидающе молчали.

Видя, что ни от кого защиты нет, Василий Ефимович изрядно взволновался от обиды и, для смелости подкрякнув, сам повёл свою оправдательную речь, в которой не было никаких признаков ораторства.