История села Мотовилово. Тетрадь 5

Своих ребятишек Василий за славления всех наделил деньгами, даже маленькому трехлетнему Володьке, который еще не умел славить и беззаботно валявшемуся на постели на полу, он дал медную копейку. Володька, лежа вверх лицом, стал забавляться и играть монеткой, а потом надумал положить ее себе в рот. Переваливая во рту языком копейку и стуча ею о зубы, Володька увлёкся этой забавой до того, что она внезапно и мгновенно скользнула ему к горлу. Он стал давиться, заквакал. Манька, подскочив к Володьке первой, испуганно затараторила: «Выплюнь! Выплюнь!»

– А ты скорее поботай ему по спине, – выкрикнул не в шутку встревоженный отец. Манька, трепыхая косичками с вплетёнными в них алой ленточкой, торопко принялась тормошить и шлепать по спине Володьку. Катая его по постели и, не переставая колотить ему по спине, продолжала выкрикивать: «Выплюнь! Выплюнь!» Но, видимо, уже было поздно. Копейка прошла через глотку, ушла в пищевод и там застряла.

Взволнованно всполошилась вся семья. Все вскочили на ноги, заслышав тревожную тупотню в верхней. Выронив ухват из рук, с испуганным лицом торопливо по лестнице вбежала в верхнюю избу мать. Поняв в чем дело, всплеснув руками, она с ужасом припала к Володьке и голосисто взвыла:

– Ненаглядный ты мой сынинька! Портрет ты мой написанный! Чадо возлюбленное! Мое сокровище!

– Постой орать-то! – злобно обрушился на нее Василий, слегка общупывая Володькино горло:

– Надо делом ему помочь, а не кричать бес толку.

Мать несколько приутихла.

– Ах ты, батюшки мои светы! Ах ты, Господи! Беда-чиста! – слышались приглушённые вздохи бабушки Евлиньи. Не смея подойти поближе к побледневшему и дрожащему от испуга Володьке:

– Вот оказия-то! Царица небесная матушка! – горестно продолжала она шептать про себя, опасливо глядя со стороны и хлюпко сморкаясь в полу овчинной шубы. Перепуганная случившимся, вся семья в тревожном выжидании следила за состоянием Володьки. От предчувствия чего-то страшного все обеспокоенно млели в неизвестности. Меж тем, Володька уже стоял на ногах, около него горестно и скорбно металась мать, стараясь чем бы помочь, но не в силах предотвратить случившееся. Сила материнского сердца выражается в неописуемой жалости к своему детищу, в невыстошном вопле души, готовая смазливо разреветься навзрыд,

– Уж не божье ли наказание, в такой-то праздник такая скорбь и печаль, – вполголоса едва выговаривала она и с досадой и укором к Василию:

– Зачем дал ему копейку-то? Не надо было давать-то! – стараясь не встречаться с его напыженным взглядом, упрекнула она его. Молчаливо и по-своему переживая горе, Василий, разгневанно вспыхнув, прикрикнул на жену:

– Перестань хныкать-то, тоску только нагоняешь! И так горя немало! Ты думаешь, мне легко! – продолжая суетно поглаживать Володькино горло и стараясь, чтоб копейка из пищевода прошла в желудок.

– Где она у тебя? – спросил он с испугу обезмолвившего Володьку.

– Вот тут! – едва слышно проговорил Володька, показывая себе на грудь.

– А дыхать-то тебе больно, ай нет? – допытывался отец.

– Нет! – ответил Володька, крутя своей кудрявой головой. После этого вся семья облегченно вздохнула, с искоркой надежды на благополучный исход встрепенулась мать.

Пружинисто выпрямившись, Василий на мгновение остолбенел, одиночно раздумывая – решал, что делать. Неудержимо и озабоченно он стал ходить по избе. Хотя он и обладал твердостью характера и крепостью духа, но не мог переносить, когда в семье он видел слезы. Тоскливо-прискорбные вздохи действовали на него сильнее любой опасности.

– Раздумывать, тужить и реветь тут нечего, чем свет, надо ехать в больницу, – твёрдо высказался он.

– А ты сейчас запрягай, утра ждать нечего! – хрипло простонала Любовь Михайловна.

– Нет уж, Вась, ты сейчас же гони в Чернуху, – поддакнула и бабушка.

Хлопотливо засуетясь, Василий оделся, сам отыскав варежки в печурке, вышел запрягать. Укутанного в тулуп Володьку усадили в санки. Застоявшийся в хлеву Серый, запряжённый в санки, резво покатил Василия с Володькой в Чернуху.

В ожидании, когда возвернутся из больницы, семья в горестном, молчаливом настроении терпеливо выжидала. Каждый в уме держал мысль «как там, в больнице, помогут врачи или нет?». Мать дотапливала печь, горестно вздыхая, тихо переговаривалась: «Беда-то, видно, всегда за плечами ходит, вот и скорбей душой». «Надо уповать на Господа, возможно, все пройдёт!» – вторила ей бабушка Евлинья, участливо соболезнуя снохе.

Из Чернухи вернулись часа через два. Въехав во двор, где поджидала вся семья, по лицу Василия мать определила, что не так уж все страшно. Она поспешно спросила:

– Ну как?

– Да ничего! Врачи особенно не напугали! – полуулыбаясь, сказал он. Закутанного Володьку Минька втащил в избу, все наперебой стали расспрашивать Володьку: «Ну как?»

Володька от боли, которую ему, видимо, придали в больнице, нацарапав в пищеводе, молчал и еле заметно улыбался.

Распрёгши и пустив в хлев Серого, в избу вошёл и отец.

– Что там с ним сделали? – нетерпеливо выжидая, когда разденется Василий, спросила она.