Пока ехали и отец разговаривал с Семионом, Ванька от нечего делать погрузился в размышления. Его внимание привлекла лошадиная запряжка: и кто только ее придумал! Проста, надёжна и художественна. Лошадь, телега, оглобли, дуга, хомут, седелка, уздечка и вожже в руках седока. А колокольчик – это ли не прелесть?! Подъезжая к оврагу Рыбакову, дорога, чуть свернув с жесткого берега долины, пошла по мягкому зыбучему торфяному мякишу. Семион ехал так вяло, словно вез на базар яйца, и не вынуждал свою лошадь к быстрому ходу. Василию страстно хотелось обогнать Семиона, но из уважения к старшему и из боязни, в народе ходит слушок, что Семион колдун, он не позволял себе этого сделать. Он смирился с тихой ездой, а до Баусихи-то еще далеко, всего не переслушать, да еще его удерживало от быстрой езды и то, как только Серый прибавляет ходу, в задке Васильевой телеги начинает назойливо бренчать плохо укреплённая доска, изводит его нервы, а Семион начинал свой новый рассказ о бедах. Как в поле во время подъёма пара мужика громом убило, свидетелям этой трагедии стоит памятник на большой дороге, до которой они сейчас доехали, как при нарезке земли (после революции) межевого убили, а потом он начала перечислять свои беды. Василию невольно пришлось только слушать, да сочувственно ахать, хмакать, да хмыкать. А Семион повествовал:
– Только было я тогда оперился, хозяйство наладил, вдруг оп – беда: из мазанки все подчистую выгребли, и году не прошло – пожар случился, все дозвания сгорело. Ты, Василий, наверное, чуть помнишь тот наш пожар, ты в ту пору еще без портков бегал. Пошёл я тогда ночью с фонарем на двор, лошади замесить, да видно по оплошности заронил, а ведь сам знаешь, у нас во дворах-то одна солома. Мне тот пожар хорошо запомнился: дом с двором дотла сгорел, и сам-то едва выкарабкался, лапотная веревка на ноге запуталась, я обо что-то спотыкнулся, упал, руку себе сожёг, вот и страдай век-то. Видно, чему быть того не минуешь! – жаловался Семион Василию.
– Вот это да! – с удивлением отозвался Василий, – неужели все это правда! – явно невпопад переспросил он.
– Чай, я не хвастать стану, – во всю ширь разглагольствовался Семион, – ведь за вранье я с тебя не деньги беру!
Под долготекучий разговор старших Ванька, углубившись в свои размышления, он, устремивши свой взор на дорогу, молча увлёкся его. Он потупившимся взором глядел на уползающую под телегу, утоптанную лошадиными копытами и обрамленную колеями ленту земли. Ему казалось, что лошадь стоит на одном месте и переминается с ноги на ногу, а дорога сама ползет под телегу. А что такое дорога сама по себе? Это шириной в сажень опаханная плугом с обеих сторон полоса земли, затравленные две бровки по бокам лошадиной тропы, две колеи, проделанные колёсами, два травянистых рубежка по обочинам – вот и вся дорога. А сколько в ней силы, значения и красоты?! Сколько по дороге прошло пешеходов, сколько по ней проехало телег: пустых, с сеном, с хлебом по матушке по дороге езжено-переезжено. Её колесят и взад, и вперед. А сколько в дороге произошло несчастий, бед и знакомств. В дороге парень, шествуя, случайно повстречался с девушкой и, познакомившись, навеки подружился с ней. В дороге мужик познакомился с хорошим человеком, в дороге он познал дружбу и взаимную помощь в случившейся беде, в дороге мужик узнал о хороших и плохих качествах своей кормилицы-лошади, в дороге у него сломалась ось, или вывернулась оглобля, или слетело с оси колесо. В дороге от плохой смазки заскрипело колесо и от чрезмерного нагрева чуть не загорелась ось. В дороге телега колесом угодила в выбоину, и воз свалился на бок, придав мужика немало горя, хлопот, возни и труда, чтобы воз снова поднять, поставить на колеса и продолжить путь. В дороге у мужика по недоглядку с телеги свалился мешок с зерном – опять мужику горе, а хозяйству его значительный урон. Проехав развилку дороги, где на столбе было кем-то написано «вправо на колодезь, влево на Баусиху», дорога пошла под уклон.