История сироты

– Правда? – Ее голос полон благоговения. Я киваю. Императрицы исчезли, их заменили парламенты и голосования. Так, вероятно, лучше для людей, но в этом как будто меньше магии. Может, исчезнет и цирк? Никто это не обсуждает, но иногда мне кажется, что с каждым выступлением мы все ближе к исчезновению, но слишком заняты танцами и полетами, чтобы увидеть это.

Я открываю медальон, который висит у меня на шее, поднося к лунному свету маленькую фотографию своей семьи, единственную, которая у меня есть.

– Моя мама, – говорю я. Она была невероятной красавицей – во всяком случае, до того, как умерла Айседора и она стала чаще выпивать, – величественной, у нее были романские черты, не то что у меня. Когда-то, до моего рождения, цирк доезжал до Санкт-Петербурга, и она выступала для царя Николая. Он был очарован ею, а царица даже плакала. Я лишь блеклое отражение того, какой она была в воздухе.

– Я не могу представить кого-то, кто еще лучше тебя, – громко заявляет Ноа, и девушка на койке над нами фыркает во сне. Тео зашевелился, есть опасность, что он может проснуться. Я глажу его по спине, успокаивая, и думаю, не пытается ли Ноа подлизаться, но восхищение в ее голосе звучит искренне.

– Это правда. Она была легендой. – В нашей семье было всего две женщины, и, казалось бы, мы с мамой были очень близки. Она безмерно меня любила, но в ее душе всегда была часть, которой мне никогда не удавалось коснуться.

– У вас с Эрихом, – спрашивает Ноа, и я настораживаюсь от того, как привычно для нее произносить его имя, – никогда не было детей?

Я удивлена, а затем раздражена тем, что она внезапно сменила тему. Задавая вопрос, на который я меньше всего хотела бы отвечать, она оказалась близко к тому, чтобы узнать мое слабое место.

Я отрицательно качаю головой.

– Мы не могли иметь детей.

Я часто задавалась этим вопросом. Если бы у нас были дети, стал бы Эрих прикладывать больше усилий, чтобы остаться вместе? Но в глазах Рейха наш ребенок был бы евреем, что лишало бы статуса «своих» нас обоих. Теперь у него, возможно, есть дети – и новая жена. Я не подписывала бумаги о разводе, но Рейх считает, что нашего брака никогда и не существовало.

– А потом, когда ты вернулась в цирк, ты влюбилась в Петра? – спрашивает Ноа.

– Нет, – быстро отвечаю я. – Все не так. Мы с Петром просто вместе. Не думай, что это что-то большее.

Я почувствовала, как поезд стал замедляться. Я поднимаюсь, гадая, не почудилось ли мне. Однако колеса скрипят, а поезд со стоном останавливается. Еще один контрольный пункт. Герр Нойхофф сделал документы для всех, даже для Тео. Но все-таки это фальшивые документы, и на каждой остановке меня переполняет ужас. Подойдут ли эти документы? Герр Нойхофф, конечно же, не стал слишком тратиться, чтобы их сделали чуть более похожими на подлинные. Хватит одного пограничника с наметанным глазом, чтобы заметить, что с ними что-то не так. В груди у меня будто появляется камень, у меня перехватывает дыхание.

Стук, снаружи вагона. Открывается дверь и, не дожидаясь ответа, в вагон входит пограничник. Он светит фонарем по вагону, задерживая его на силуэтах сонных девушек дольше, чем это необходимо. Он проходит вдоль коек, вскользь проверяя документы у каждой. Я слегка выдыхаю. Возможно, все пройдет гладко.

Потом он подходит к нам.

– Кенкарта. Паспорт. – Я передаю ему свои документы, вместе с документами, которые дает мне Ноа. Я задерживаю дыхание и начитаю считать секунды, жду, что он отдаст их обратно. Один, два…

Он забирает документы и уходит из поезда.

Я кусаю губу, чтобы ничего ему не сказать.

– Что сейчас было? – спрашивает Ноа, в ее голосе паника и замешательство.

Я не отвечаю. Какая-то деталь в наших паспортах выдала нас, подтвердила, что они фальшивые. «Спокойно», – думаю я, заставляя себя дышать нормально, чтобы Ноа не запаниковала. Другие нервно поглядывают на нас. Ноа берет меня за руку вспотевшей ладонью, она доверчива, как ребенок. Я собираюсь с духом, ожидая, что пограничник вернется и вытащит нас из вагона.

– Обувь, – шепчу я торопливо.

– Что? – Ноа напрягается, ногтями впиваясь в мою влажную ладонь.

– Надень ботинки. Если они заберут нас… – Я останавливаюсь, не закончив, а она начинает трястись. Нам, конечно же, надо выглядеть спокойными, когда он вернется.

Но он не возвращается. Проходит пять минут, затем десять, мой ужас нарастает с каждой секундой. Он пошел за другими? Как же я хочу, чтобы рядом был Петр. Ноа сжимает мои пальцы, крепко хватается за них, не отпуская. Вагон дергается, а потом начинает двигаться вперед.

– Наши документы, – шепчет Ноа, повышая голос от напряженности ситуации. – Они их забрали.

– Тс-с-с.

Мы все еще в поезде. Нас не арестовали. Однако теперь мы едем без документов, что почти так же плохо.

Через некоторое время в проеме появляется герр Нойхофф и подзывает меня к себе.

– Вот, – говорит он, когда я подхожу. У него в руках наши документы. По его лицу пробегает странная тень, и я задаюсь вопросом, сколько ему пришлось потратить на взятку, чтобы пограничники смотрели на документы сквозь пальцы и не задавали слишком много вопросов.