История сироты

Мы уходим из гримерки в вагон-спальню. Вдруг я останавливаюсь. Я все еще переживаю из-за того немецкого офицера, который видел ее, из-за того, что он может узнать ее. Астрид не скажет никому, но должна ли сказать я? Я смотрю в сторону вагона Петра. Он заботится о ней, я знаю это. Он тот, кто лучше всех сможет обеспечить ее безопасность. Но если я обращусь к нему, он расскажет Астрид. Я думаю о герре Нойхоффе. Я почти не говорила с ним с момента, как я оказалась в цирке, но он всегда был добр ко мне. Это его цирк. Конечно же, он будет знать, что делать. Я вижу перед собой сердитое лицо Астрид, слышу ее голос: «Никто не должен знать». Она будет в бешенстве, если узнает, что я пошла против нее. Но герр Нойхофф владеет этим цирком, для того, чтобы защитить Астрид, лучше всего будет надеяться на него.

Я так хочу скорее оказаться рядом с Тео. Он, конечно, будет спать – но сначала я должна сделать кое-что еще.

– Я кое-что забыла, – говорю я, повернув обратно до того, как она начнет задавать вопросы.

Я стучу в дверь вагона герра Нойхоффа, последнюю перед тормозным вагоном.

– Заходите, – говорит голос изнутри, и я открываю дверь. Я никогда не была здесь прежде. Внутри все обставлено хорошей мебелью, занавеска отделяет кровать от гостиной зоны. Герр Нойхофф сидит за столом, его живот так выпирает, что кажется, что он вот-вот опрокинется назад на своем шатком стуле. Он снял вельветовый пиджак, который был на нем во время представления, и расстегнул ворот своей рубашки с жабо, которая потемнела от пота. От окурка сигары в пепельнице исходит запах гари. Наклонив голову, он просматривает документы. Цирк – это серьезный бизнес, который гораздо шире и больше арены и даже Дармштадта. На герре Нойхоффе лежит ответственность за благосостояние работников: не только за их зарплаты, но и за аренду жилья и еду. Теперь я вижу, как он устал, какой тяжелый это груз в его немолодом возрасте.

Он отрывает взгляд от бухгалтерской книги, которая лежит перед ним, его бровь приподнята.

– Да? – говорит он резко, но не грубо.

– Я вас отвлекаю? – произношу, наконец, я.

– Нет, – отвечает он, но голос у него безжизненный, глаза ввалились еще сильнее, чем пару часов назад. – Это падение с Йетой – ужасная ситуация. Мне нужно подать отчет местным властям.

– С ней все будет в порядке? – спрашиваю я, боясь услышать ответ.

– Я не знаю, – говорит он. – Я отправлюсь в больницу на рассвете. Но власти потребовали уплаты налога завтра же. Налог на пороки, как они это называют. – Как будто то, что мы делали, то, что мы развлекали людей – это неправильно. – Я просто пытаюсь понять, где достать деньги. – Он улыбается слабой улыбкой. – Такова плата за ведение этого бизнеса. Что я могу сделать для тебя?

Я замялась, я не хочу добавлять ему проблем. Из маленького радиоприемника в углу вагона раздается музыка. Теперь они считаются контрабандой, не думала, что у него есть такой. Еще я замечаю аккуратные стопки бумаги и конвертов на его столе. Герр Нойхофф следит за моим взглядом.

– Хочешь написать письмо отцу и сказать, что у тебя все в порядке?

Я думала об этом уже много раз, задавалась вопросом, что бы подумали мои родители о том, что со мной стало, волнуются они или же решили окончательно разорвать со мной связь. Что я им скажу – что я теперь работаю в цирке и у меня ребенок, так похожий на того, которого у меня отняли? Нет, в моей жизни нет ничего, что они могли бы понять. И если они будут знать, где я нахожусь, какая-то часть меня всегда будет надеяться на то, что они приедут за мной, и мое сердце снова будет разбито, ведь они этого не сделают.

– Я могу написать за тебя, – предлагает он. Я качаю головой. – Тогда чем я могу помочь?

Прежде чем я успеваю объяснить, зачем я пришла, герр Нойхофф начал тяжело дышать, его кашель стал более глубоким и хриплым, чем в Дармштадте. Он тянется к стакану воды. Когда кашель успокаивается, он глотает таблетку.

– Вы в порядке, сэр? – Надеюсь, я не поторопилась с вопросом.

Он отмахивается, будто от мухи.

– Наследственные проблемы с сердцем. У меня всегда это было. А весенняя сырость только усугубляет мое состояние. Так что, тебе что-то нужно? – напирает он, желая поскорее вернуться к документам.

– Это насчет Астрид, – начинаю я неуверенно. Сделав глубокий вдох, я рассказываю ему о немце, сидевшем в первом ряду, который ее знает.

Его лицо темнеет.

– Я боялся, что что-нибудь подобное рано или поздно случится, – говорит он. – Спасибо, что сказала мне. – По его тону я понимаю, что теперь я могу быть свободна.

Я оборачиваюсь, осмелившись оторвать его от дел еще раз.

– Сэр, последнее, что я хотела сказать, – Астрид будет очень рассержена, если узнает, что я рассказала вам.

Я вижу на его лице борьбу, он хочет сохранить мой секрет, но не может пообещать этого, это будет ложью.

– Я не скажу, что узнал об этом от тебя. – Слабое утешение. Я единственная, кто знает. Беспокойство сдавливает мне желудок, когда я ухожу.