История сироты

Добравшись до нашего вагона, я вижу Астрид, она сидит в темноте на койке и держит Тео, он спит. Я еле сдерживаюсь, чтобы не растолкать его, желая, чтобы он открыл свои темные глаза и посмотрел на меня.

– Заснул всего несколько минут назад, – говорит она. Учитывая то, как я скучала по нему бодрствующему, я расстраиваюсь еще больше. Она нежно гладит его по щеке.

– Я хотела спросить… – начинает Астрид. Я замираю, пытаясь выдумать благовидную причину, по которой я отсутствовала. – Ты не видела Петра по дороге сюда?

– Нет, с тех пор как мы ушли от шатра. Он репетировал, – говорю я, задумавшись о том, что это слово не слишком подходит для описания работы над ошибками.

– Я бы хотела пойти к нему. Но он предпочитает спать один во время тура, когда начинаются выступления. – Ее глаза с тоской смотрят в сторону его вагона. – После того, как я увидела коллегу Эриха… – Она прижимает подбородок к груди. – Я просто не хочу быть одна. – Ее руки, обнимающие Тео, трясутся.

Ей одиноко, вдруг понимаю я. Я привыкла быть сама по себе за те месяцы, когда работала на вокзале в Бенсхайме. Учитывая, что я была единственным ребенком в семье, это было не так уж и сложно. Но Астрид уехала из своей большой цирковой семьи к Эриху, а потом встретила Петра. Несмотря на ее суровый нрав, она не может быть одна.

– Ты не одинока, – говорю я, чувствуя себя вторичной, ущербной. Я обнимаю ее одной рукой. – Я с тобой. – В какую-то секунду она деревенеет, и я ожидаю, что она отодвинется от меня. Это я всегда нуждалась в Астрид, зависела от нее, с самого своего появления в цирке. А теперь, кажется, все наоборот.

Астрид ложится на койку с Тео в руках. Я аккуратно ложусь рядом, она такая теплая. Мы прижимаемся друг к другу лбами, как близнецы в утробе, дышим вместе, как единый организм. Мне так уютно, я не чувствовала себя так с тех пор, как покинула дом. Астрид однажды шутила, что она мне в матери годится. Но это правда. Я вспоминаю свою собственную мать так же ясно, как тогда, когда она смотрела мне вслед. Она должна была вступиться за меня, защищать меня всем сердцем. Теперь, когда у меня есть Тео, я понимаю, какой должна быть материнская любовь и какой она не была в моем случае.

– О чем ты думаешь? – спрашивает Астрид. Впервые ей стало интересно.

– О море, – вру я, мне слишком стыдно признаваться, что я тоскую по семье, которая выставила меня из дома.

– О море или о людях, которые живут рядом с ним? – спрашивает она спокойным тоном, догадываясь о моих мыслях. – Ты ведь до сих пор любишь свою семью, правда?

– Наверное. – Признаваться в этом – как будто признаваться в своей слабости.

– Ты плачешь по ночам из-за них, – говорит она. Чувствуя, как краснеет мое лицо, я радуюсь, что она сейчас не видит его в темноте. – Я все еще вижу сны про Эриха, – признается она. – И у меня все еще есть чувства к нему.

Я удивлена.

– Несмотря на то что он…

– Выставил меня за дверь? Отверг? Да, несмотря на это. Ведь людей любишь такими, какими они были раньше, несмотря на все то, что привело их к ужасным поступкам.

Я понимаю. По боли в ее голосе я понимаю, как больно ей от того, что Эрих отвернулся от нее.

– Но у тебя есть Петр, – напоминаю я, желая облегчить ее боль.

– Да, – соглашается она, – но это не одно и то же.

– Он очень заботится о тебе, – настаиваю я.

Чувствую, как она напрягается.

– Петру просто нравится быть со мной. И только.

– Но Астрид… Я вижу, как он заботится о тебе… А ты о нем. – Она не отвечает. Как она может не видеть его чувств? Может, после всего, через что ей пришлось пройти, она боится желать большего?

– Как бы там ни было, мы говорили о тебе, – говорит Астрид, меняя тему. – Я знаю, ты скучаешь по своей семье. Но прошлое в прошлом. Смотри вперед, расправь плечи навстречу ветру. У тебя теперь есть Тео. Ты не вернешься назад. – Она говорит это твердо. – Ты должна принять это, если хочешь спасти себя и Тео. Если ты, конечно, не планируешь найти его семью. Ты ведь хочешь, чтобы он нашел свою семью? – продолжает она.

От этой фразы меня точно ножом полоснуло.

– Конечно. Это было бы таким облегчением, – отвечаю я пустым голосом. Я думала о семье Тео, молилась за них, но я никогда не думала о том, чтобы отдать его. Он теперь мой.

– А если и нет, его могут усыновить. Он не твой. Ему нужна семья. Ты юная девушка, у тебя еще вся жизнь впереди. Однажды тебе нужно будет отдать его.

«Я и есть его семья», – думаю я. Я делаю жест в темноте, указывая на вагон.

– Это моя жизнь.

Я не планирую оставаться в цирке. Я должна отправить Тео как можно дальше, подальше от Германии, для его же блага. Но пока мне трудно представить какую-то другую жизнь.

– Возможно, однажды ты будешь думать иначе, – отвечает она. – Иногда то, что нам кажется вечным, длится не так долго, как мы ожидаем.

В тишине спального вагона ее слова подхватывает эхо. Я закусываю губу, чтобы не спорить. Однажды я не стала бороться за своего ребенка, и это меня практически уничтожило. Я не выдержу такой боли снова.