Но они ведь еще не схватили его. «Сопротивляйся, борись, беги», – безмолвно кричу ему я. В отчаянии я смотрю в сторону того тайника на противоположной стороне поля, который Петр с такой любовью соорудил для меня в своем домике. Это узкое пространство было рассчитано на меня, а не на него. Но даже если бы он мог туда поместиться, оно сейчас слишком далеко, слишком поздно. Уже не спрячешься.
– Идем, – говорит капитан, но в его голосе нет злобы. Это седеющий мужчина, ему до пенсии осталось всего год или два. Он считает, что просто выполняет свою работу. Однако молодой офицер рядом с ним с раздражением похлопывает себя по ноге дубинкой, жаждет воспользоваться ею. Взгляд Петра останавливается на дубинке в тот же самый момент, что и мой. Наконец, он распрямляется и встает. Он не будет устраивать сцен, он не хочет последствий для меня и всех остальных. Он подходит к полицейским медленно, но без сопротивления, однако его руки сжаты от гнева. Несмотря на весь ужас, я чувствую слабый проблеск надежды. Возможно, обойдется, будет как во время инспекций. Герр Нойхофф подкупит полицейских и вернет Петра к утру.
Петр приближается к полицейским. У меня из горла вылетает сдавленный звук, когда один из них надевает на него наручники. Его руки бледнеют, когда наручники врезаются в кожу, и мои руки как будто тоже болят. Кажется, меня никто не услышал.
Петр стоит спокойно, не оказывая сопротивления. Но тогда офицер с дубинкой подходит и сбивает с его головы цилиндр. Лицо Петра как будто разбивается на тысячу осколков от удивления и ярости. Он нагибается за шляпой. Потеряв баланс из-за наручников, он падает на бок.
Полицейский хватает Петра с земли, поднимая на ноги. Теперь его свадебный костюм пропитан грязью, руки дрожат от гнева. Я знаю, теперь он не сможет сдержаться.
– Там, куда ты попадешь, тебе это не понадобится, – насмехается полицейский, откидывая шляпу ногой. В воздухе повисает тишина, а Петр, кажется, размышляет, чем он может ответить на это.
Тогда он плюет полицейскому в лицо.
Тишина становится оглушительной, полицейский стоит в оцепенении. Затем он кидается вперед с рыком, с силой ударив Петра коленом в пах.
– Нет! – кричу я, а Петр складывается пополам от боли. Он не поднимается, но мужчина продолжает бить его, снова и снова.
– Хватит! – резко говорит капитан, оттягивая молодого полицейского в сторону. – Он нужен им живым.
Когда я слышу эту последнюю фразу, меня пробирает ужас. Кому он нужен? Зачем?
– Отправьте его в грузовик, – приказывает капитан.
Два полицейских поднимают Петра на ноги и ведут к грузовику. Теперь он не в состоянии оказать никакого сопротивления. «Я всегда буду с тобой», – говорил он всего несколько дней назад. Побитый, он как будто постарел на много лет.
Но я не сдамся.
– Подождите! – кричу я, подбегая к нему. Полицейский хватает меня за плечо, когда я приближаюсь, его острые ногти врезаются мне в кожу через платье. Я отталкиваю его, не обращая внимания на то, что ткань рвется.
Я хватаю Петра за руку, но он отталкивает ее.
– Астрид, ты не можешь пойти со мной, – говорит он на немецком, низким голосом и резко. На лбу у него начинает формироваться огромная шишка от удара. – Ты должна оставаться здесь. Ты должна быть в безопасности.
– Они отправят тебя в городскую тюрьму. Ты вернешься через пару часов, – говорю я, отчаянно желая поверить в собственные слова. – Они просто пытаются напугать нас, это предупреждение. Скоро ты вернешься…
– Пути назад нет, – говорит он до того, как я заканчиваю фразу. – Ты не должна ждать меня здесь. Оставайся с цирком. Понимаешь меня? – Его темные глаза прожигают меня. – Пообещай мне, – говорит он.
Но я не могу.
– Довольно! – рявкает полицейский, который бил Петра, отделяя нас друг от друга. Я делаю шаг к нему, желая выцарапать ему глаза. – Только дай мне повод, – угрожает он. Я отступаю. Я не хочу сделать Петру еще хуже.
Полиция тянет Петра к военному грузовику, который остановился на грунтовой дороге рядом с шатром. На боку грузовика написано что-то на одном из славянских языков, которого я не знаю. Перед ним стоит черный полицейский автомобиль. Из грузовика выходит водитель в военной форме и открывает двери багажника, я вижу, что внутри грузовика два длинных ряда коек. Тогда я понимаю, что это конец – он не вернется.
– Нет! – кричу я и бегу к грузовику.
Чьи-то руки хватают меня сзади, удерживая. Это Ноа, хотя я не знаю, откуда она здесь появилась. Она обнимает меня обеими руками.
– Подумай о себе… О своем ребенке.
Она права. И все же я борюсь с ней всей силой своего тела, как лев, пытающийся вырваться на свободу, сбежать от своего укротителя.
– Они забирают его, Ноа, – говорю я с отчаянием. – Мы должны остановить это.