История Сицилии

Гибель растянулась во времени. После упорной борьбы с соперником корону возложил на себя кузен Вильгельма, Танкред из Лечче. Незаконный внук Рожера II, Танкред, по словам современника-хрониста, был «semi-vir, embryo infelix» (потомком лишь отчасти мужского пола) и detestabile monstrum, то есть презренным чудовищем; однако он твердо намеревался не допустить, если это будет в человеческих силах, попадания острова в руки Генриха. Он сражался мужественно и упорно – против империи прежде всего, а также против соотечественников-сицилийцев, равно христиан и мусульман, слишком эгоистичных или слишком близоруких, чтобы оценить масштабы постигшего остров кризиса. Проживи Танкред дольше, он мог бы добиться своего; но в начале 1194 года он умер. Его сын Гильом был совсем еще ребенком; вдова, королева Сибилла, стала регентом, но она, как никто другой, понимала, что теперь выстоять невозможно.

Генрих – ныне император Генрих VI, поскольку его отец Фридрих Барбаросса утонул на пути в Палестину ради Третьего крестового похода – потерпел неудачу в первой попытке достичь Сицилии в 1191 году. Он столкнулся с неожиданным сопротивлением в Неаполе и по-прежнему осаждал этот город, когда единственный безотказный и надежный союзник островитян, южное лето, принесло в его лагерь малярию и дизентерию, что обернулось массовым дезертирством. Генриху пришлось брести обратно через Альпы, с остатками войска позади. Но три года спустя он вернулся и на Рождество 1194 года увенчал себя короной Сицилии в соборе Палермо. Королева Сибилла и ее дети занимали почетные места на коронации, но всего четыре дня спустя их обвинили в соучастии в заговоре с целью убийства короля и поместили под стражу в Германии. Королева закончила свои дни в эльзасском монастыре; судьба маленького Гильома остается загадкой. Одна версия гласит, что его ослепили и кастрировали в немецкой тюрьме; другая (она не обязательно противоречит первой) – что его освободили и поместили в монастырь. Так или иначе, долго он не прожил. На рубеже столетий, едва выйдя из детства, мальчик умер.

А что же Констанция? Ведь она, в конце концов, была законной правительницей Сицилии; Генрих же всего-навсего приходился ей супругом. Почему, как наверняка задавались вопросом многие ее подданные, она не стояла бок о бок со своим мужем, почему он в одиночку преклонял колени у алтаря на коронации? Тому была причина, и вполне уважительная. В возрасте сорока лет, после почти девяти лет брака, Констанция ждала ребенка. Она вовсе не отказалась от возвращения на Сицилию по такому поводу, но путешествовала медленнее, в собственном режиме, тронулась в путь через месяц или два после отбытия мужа и неспешно двинулась вниз по Апеннинскому полуострову. Такое перемещение для женщины ее лет в подобном положении было нелегким испытанием. Дни и недели езды по разбитым дорогам Ломбардии и Марке сделали свое дело; когда Констанция добралась до городка Йези близ Анконы, то ощутила предродовые схватки.

С самого начала своей беременности Констанция была одержима одной мыслью. Она знала, что ее собственные враги и враги Генриха по обе стороны Альп сделают все возможное, чтобы дискредитировать младенца, ссылаясь на ее возраст и долгие годы бесплодия, – что они станут утверждать, будто ребенок, которого ей предстояло родить, на самом деле чужой. Поэтому она решила, что ни у кого не должно остаться даже намека на подозрение. На рыночной площади Йези по настоянию королевы установили просторный шатер, куда разрешалось зайти любой матроне из числа горожанок, желающей оказаться свидетельницей родов. В день святого Стефана, 26 декабря, Констанция родила своего единственного сына. Через день или два она показалась народу на той же площади, гордо продемонстрировав младенца, сосущего ее грудь. Если коротко, дух Отвилей был все-таки еще жив.

В следующем столетии этот дух воспарит снова, выше и увереннее, чем когда бы то ни было, когда этот младенец – Фридрих – возмужает. Хотя история помнит его преимущественно как императора Запада, сам он никогда не забывал, что также является королем Сицилии, внуком не только Барбароссы, но и Рожера II. Верность деду он доказывал пышностью своего двора, львами, леопардами и павлинами, итальянскими и арабскими поэтами, чье творчество ценил, приверженностью классической архитектуре и своими апулийскими охотничьими домиками, а прежде всего – ненасытным художественным и интеллектуальным любопытством, которое принесло ему прозвище Stupor Mundi, «Чудо света».

Глава 6 Stupor Mundi