История Сицилии

Еще один двоюродный брат покойного императора Мануила, некий Исаак Ангел, с понятным нежеланием в итоге принял византийскую корону. Империя пребывала в отчаянном положении: передовые силы захватчиков находились менее чем в двухстах милях от Константинополя, их флот вошел в Мраморное море и ожидал подхода войска. Сразу по вступлении на престол Исаак предложил сицилийцам заключить мир; получив отказ, он сделал то, что должно было быть сделано многие месяцы назад – назначил командиром византийских сил талантливейшего из своих полководцев, Алексея Бранаса, и отправил тому практически все подкрепления, какие империя смогла наскрести. Эффект этого шага оказался мгновенным: греки внезапно воодушевились. Они заметили, что враг преисполнился самоуверенности, утратил бдительность и ослабил дисциплину. Тщательно выбрав время и место, Бранас напал на сицилийцев, разгромил их наголову и преследовал на всем пути до главного лагеря в Амфиполе.

Теперь Болдуин согласился обсудить условия мира. Зима приближалась, осенние дожди во Фракии были обильными и студеными. Для войска, которое предполагало встретить Рождество в Константинополе, поражение при Мосинополе оказалось, вероятно, деморализующим, хотя его стратегическое значение было невелико; однако греки не стали испытывать судьбу. Опасаясь, что противник использует мирные переговоры в своих интересах, чтобы затем застать их врасплох, они решили ударить первыми. Уже сицилийцев застигли врасплох, и они обратились в бегство. Часть зарубили на бегу, многие другие утонули при попытках переправиться через реку Стримон, чей уровень значительно поднялся из-за дождей, а остальные, в том числе сам Болдуин, угодили в плен. Из тех, кому удалось спастись, немало количество достигло Фессалоник, где они погрузились на корабли и двинулись обратно на Сицилию. Поскольку, однако, большая часть сицилийского флота еще ожидала у Константинополя, большинству беглецов в Фессалониках повезло меньше. Местные жители восстали, устроили масштабную и кровавую месть за все унижения, какие им пришлось вынести тремя месяцами ранее. Из огромного войска, столь горделиво покинувшего остров летом, лишь бледная тень плелась назад по обледеневшим горным перевалам в Дураццо. Невредимым возвратился разве что флот.

Последнее оказалось очень кстати. Два года спустя тот же флот получил приказ плыть в Палестину. Вильгельм наконец согласился забыть о своих разногласиях с Византией; появились более важные дела – в пятницу, 2 октября 1187 года, мусульманские войска под командой Саладина заняли Иерусалим. Само будущее христианства в Святой земле повисло на волоске.

История безнадежно неудачного Третьего крестового похода, к счастью, остается за пределами нашего исследования; достаточно будет сказать, что сицилийский флот под командованием блестящего молодого флотоводца Маргарита из Бриндизи действовал весьма эффективно и сохранил Триполи и Тир (хотя бы временно) для христиан. Маргарит – «новый Нептун» – быстро прославился по всему христианскому миру; он мог бы стать еще более известным и расширить сферу своего влияния, сумей сицилийцы набрать то могучее войско, которое грезилось их королю. Но всякие надежды на триумф в Крестовом походе внезапно рухнули, когда 18 ноября 1189 года Вильгельм Добрый умер в Палермо в возрасте тридцати шести лет.

Среди всех правителей династии Отвилей на Сицилии Вильгельм – самый, если можно так выразиться, неуловимый. Мы ничего не знаем о его смерти, за исключением того, что он умер в своей постели; о жизни короля, такой короткий, известно немногим больше. Довольно затруднительно усвоить – и приходится постоянно себе напоминать, – что он правил Сицилией восемнадцать лет и занимал престол почти четверть столетия; мы замечаем лишь мимолетную яркую (если такое возможно) тень, что проносится по нескольким страницам истории – и исчезает. При всем этом его оплакивали горько, как очень и очень немногих европейских государей, причем далеко за пределами собственных владений. Его правление нисколько не укрепило королевство; напротив, оно ознаменовалось возвращением к безответственной внешней политике, какую только способно проводить государство: захват земель ради них самих, без учета политических последствий. Нельзя сказать, кстати, что он преуспел хотя бы в этом. Можно было бы проявить немного больше сочувствия, возглавляй король свои войска лично; но он никогда на это не отваживался. Наконец, именно на нем лежит ответственность за наиболее катастрофическое событие всей сицилийской истории – речь о его согласии на брак принцессы Констанции. Он знал, что, если умрет бездетным, трон королевства достанется тетке, и сам был женат достаточно долго, чтобы понять, что Иоанна вряд ли родит ему сына. Правда, он всегда мог избавиться от англичанки и взять другую жену, но кто мог гарантировать, что второй брак будет более «плодоносным», нежели первый? Между тем Констанция олицетворяла королевство; отдав ее Генриху Гогенштауфену, Вильгельм подписал смертный приговор норманнской Сицилии.