1. Гентское мирное соглашение совпало с концом целой эпохи. В Соединенных Штатах и Европе ХIХ век начался в 1815 году. В ХVIII веке абстрактные доктрины о человеке столкнули между собой во всех странах мира Гамильтонов и Джефферсонов. А начиная с 1815 года и дальше кого вообще волновали понятия универсального человека или естественного закона? Западный мир вступил в эпоху национализма. В ХVIII веке американцы азартно делились на приверженцев Англии и сторонников Франции. А с 1815 года все они, без исключения, становятся адептами Америки. Европа интересовала их лишь в те времена, когда боролась за свою политическую философию. Но как могло волновать жителей Кентукки или Огайо соперничество династий или колониальные устремления старых европейских держав? Теперь, более чем когда-либо, Соединенные Штаты чувствовали себя автономными и независимыми. Во время войны на Востоке были созданы различные отрасли промышленности, Юг вновь разбогател за счет разведения хлопка; на Западе целый континент дожидался того времени, когда мог доказать свою значимость. Единство страны обеспечивалось ее общим процветанием. Это наиболее ярко проявилось в двух выборных кампаниях преемника Мэдисона, его госсекретаря Джеймса Монро. В 1816 году за Монро голосовали все штаты, за исключением трех: Массачусетса, Коннектикута и Делавэра. В 1820-м он был избран единогласно за вычетом одного-единственного голоса, который не поддержал его исключительно из принципа и затем, чтобы Вашингтон остался единственным президентом, избранным на этот пост единогласно. Неужели на смену партийной или фракционной борьбе пришла эпоха национального единения? В течение нескольких месяцев в это легко было поверить.
Джон Вандерлин. Портрет Джеймса Монро, пятого президента США. 1822
2. От этого единения больше всех выиграл Монро. Как Джефферсон и Мэдисон, он тоже был из Виргинии, но ни Восток, ни Север не держали против него зла.
«Он настолько честен, — говорил о нем Джефферсон, — что даже если вывернуть его душу наизнанку, то все равно не сыщешь в ней пятен». Он был добросовестным, скромным, одетым по старинке: шелковые панталоны, туфли с пряжками. Адамс описывал, как он «в полночь при свете лампы изучает законы природы и законы наций». Монро прошел инаугурацию, как и подобало, в восхитительный ясный день. В своей речи он говорил о «счастливом положении страны и о растущей гармонии взглядов, которой пронизан наш Союз». Теперь американцы любили друг друга. Или, по крайней мере, так казалось. Программы были уже не фракционными, а национальными и даже националистическими. Была сформирована армия из десяти тысяч человек с двумя дивизионными генералами, включая Эндрю Джексона; новые военные корабли пополнили флот. Республиканцы (в частности, на Западе) вернулись к осуществлению проектов Александра Гамильтона. Внезапно признав деятельность центрального правительства, они создали второй Банк Соединенных Штатов (лицензия первого истекла в 1811 году); чтобы помочь молодым промышленникам Востока, они проголосовали за протекционистскую пошлину; чтобы удовлетворить своих западных избирателей, нуждавшихся в транспортных средствах, начали строить дороги и каналы, которые «свяжут между собой все штаты республики», а заодно и обогатят покупателей земель. Таким образом, республиканцы, переодетые в федералистов, противопоставили старой колониальной системе Англии то, что они называли американской системой. Идея была проста: отныне Америка может и должна обходиться собственными силами. Новая Англия производила промышленные товары, необходимые Югу и Западу, а фермеры находили рынки сбыта своей продукции в промышленных штатах. Американская система была временно принята всей страной. Монро посетил бывшие федералистские провинции; теплота приема доказала, что все обиды давно забыты. В одной бостонской газете написали, что эта поездка открывает «эру доброго согласия». Это выражение так понравилось президенту, что он с тех пор часто его цитировал.