3. Он впервые покинул Бостон и был удивлен оживленностью и богатством Нью-Йорка, но это не поколебало его достоинства. «Я еще не увидел здесь ни одного джентльмена», — говорил он. Действительно, некоторые обитатели Нью-Йорка оказались столь бестактны, что говорили при нем о гражданах Новой Англии как о каких-то готах или вандалах и делали недоброжелательные намеки на казни, которым некогда предавали квакеров. В Филадельфии, куда он явился в карете Джона Хэнкока, финансировавшего эту кампанию, толпа захотела было выпрячь лошадей и, впрягшись вместо них, доставить великих мужей к месту назначения. Джон Хэнкок, готовый к любому триумфу, охотно согласился. Сэмюэл Адамс заявил, что скорее выйдет из экипажа и пойдет пешком, чем потерпит превращение сограждан в тягловых животных. Джон Адамс восхищался городом, четкостью его планировки, его чистотой. «Но, — добавил он, — Филадельфия со всей ее торговлей, богатством, порядком — это не Бостон… У наших горожан нрав лучше и манеры приятнее. И речь у нас лучше, и вкусы, и люди приветливее. В наших умах больше величия, в законах — мудрости; наша вера выше, а воспитание лучше». Те из делегатов от Нью-Йорка и Пенсильвании, кто благосклонно относился к сопротивлению, умоляли Джона Адамса быть осмотрительнее и никогда не упоминать о крайних мерах, которых так желал Массачусетс. В Нью-Йорке имелась мощная партия, которую пугала гражданская война; в Филадельфии — служители епископальной церкви, ожидавшие милостей от Лондона. Такая мягкотелость возмущала Джона Адамса: «Когда Демосфен требовал от Греции объединиться против Филиппа, он предлагал нечто совсем иное, нежели соглашение о запрете на ввоз некоторых товаров». Но, как и его собратья из Массачусетса, Адамс проявлял сдержанность, чтобы не напугать других делегатов, большинство из которых пугало все, от чего попахивало бунтом. Группа умеренно настроенных делегатов попыталась поставить на голосование осторожную резолюцию Джозефа Гэллоуэя из Пенсильвании за постоянный конгресс колоний и англо-американский парламент. Но эта резолюция провалилась: члены виргинской группы — Джордж Вашингтон, Ричард Генри Ли и Патрик Генри — поддержали бостонцев. «Неужели мы и дальше будем стенать, плакать и звать на помощь? — писал Вашингтон. — Мы уже не раз пытались делать это, и все напрасно». Мало-помалу эта партия взяла верх. «Адамс со своей командой и высокомерные султаны с Юга манипулируют всеми делегатами», — говорил один недовольный представитель умеренных.
Джон Синглтон Копли. Портрет Джона Адамса. 1783
4. Для многих именитых граждан, всем сердцем преданных Англии, ситуация была непростой. Им не хотелось бросать несчастных бостонцев, но у них не было и никакого желания приносить свои отношения с империей, бизнес, покой в жертву страстям радикалов, к которым они испытывали глубокую антипатию. Единственное, на что они надеялись, — это что «если Георгу III погрозить кулаком, он в ответ протянет руку». В угоду любителям платонических протестов конгресс принял обращение к королю, написанное с достоинством, выразительным языком, — в нем делегаты требовали возврата к статусу 1763 года. Однако, чтобы угодить радикалам, умеренно настроенным делегатам пришлось все же поставить свою подпись под «Континентальной ассоциацией», документом, рекомендовавшим колониям прекратить все торговые отношения с Англией. Что же было делать премьер-министру? Лорд Норт желал «протянуть ветвь мира», король считал необходимым обнажить меч. В результате лорд Норт предложил парламенту освободить от всех налогов те колонии, которые добровольно будут способствовать обороне Америки (вот она — ветвь мира). Однако был и меч в виде небольшой армии генерала Гейджа, и этот меч навис над Бостоном.
«Новый способ изготовления макарон, практикуемый в Бостоне, Северная Америка». Бостонцы вскоре после знаменитого «чаепития» облили смолой и обваляли в перьях британского налогового чиновника Джона Малкольма. Иллюстрация из лондонского издания. 1774