История социологической мысли. Том 1

Такое направление часто встречало и встречает в социологии очень резкую критику, в которой обычно появляются следующие аргументы. Во-первых, утверждается, что сведение социальных исследований к исследованию сознания означает потерю теоретической и практической проблематики[1252], а также отмечается, что правильный постулат исследования субъективной стороны человеческих действий не следует отождествлять с утверждением, что у них нет никакой иной стороны. Во-вторых, выражается опасение, что обсуждаемое направление грозит крайним релятивизмом, поскольку открывает путь к постижению социальной действительности как бесконечного множества замкнутых в себе миров, у каждого из которых своя собственная рациональность[1253]. В-третьих, не без оснований считается, что даже правильные in abstracto[1254] постулаты врагов объективизма являются для социологов источником разочарования, так как относительно редко переводятся на язык социологической практики. Это принципиальный вопрос, выходящий, впрочем, далеко за пределы темы так называемой феноменологической социологии. Все здесь начинается с философии, у которой, по ее природе, «отсутствует, – как пишет Мокшицкий, – эта интимная связь с реальностью социальных наук, которая является результатом навыка обращения с инструментарием и следствием повседневного многолетнего исследовательского опыта»[1255]. Философия играет огромную роль в развитии социологической теории, однако перейти от одной к другой не так просто, как кажется философам, а иногда и социологам. В случае феноменологии этот переход еще не совершен, если даже попытки, предпринятые его сторонниками, и не прошли бесследно и путь, открытый Шюцем, остается все еще открытым. Мы вернемся к этой теме в последнем разделе.

Заключительные замечания

Значение рассматриваемых в этом разделе авторов заключалось прежде всего (если не считать их отдельных достижений в более или менее конкретных вопросах) в том, что они предприняли попытку реконструировать социологию на иных, чем созданные позитивистами и эволюционистами в XIX веке, основах. Они показали, что можно заниматься социологией как наукой без фетишизации примера естествознания и трактовки социальных фактов как вещей. Критика позитивистской модели науки не означала в их случае отхода от идеала научности, отрицание объективизма не было отказом от объективности познания. И действительно, сложно не согласиться с тем, что полученные ими, а особенно Максом Вебером, результаты во многих отношениях превосходили результаты предшественников. Также необходимо подчеркнуть, что принятие иной философии науки не повлекло за собой аннулирование тех важных научных вопросов, которые поставили социологи-позитивисты, хотя, конечно, они подверглись модификациям, обусловленным тем среди прочего, что эта новая социология возникала в Германии.

Новизна позиции обсуждаемых в этом разделе авторов заключалась, прежде всего, в том, что в центре их интереса оказались действия человеческих индивидов, создающих социальный мир в ходе интеракции. Общество, наконец, перестало быть «организмом», рассматриваться извне, становясь непрерывным процессом обобществления, продолжающимся так долго, как долго продолжается деятельность его участников. Это означало преодоление как социологизма, так и психологизма в том смысле, в каком о них идет речь в этой книге.

Это преодоление, однако, было связано со сложностями, которые не были полностью устранены. Первая сложность – общая для немецкой понимающей социологии и других видов гуманистической социологии – была результатом недостаточности понятийного аппарата, с помощью которого можно было бы описать институционализацию человеческих действий. С этой сложностью в какой-то степени справился Макс Вебер, однако кажущееся богатство категорий формальной социологии не могло заменить понятие социальной системы, которое было уничтожено в процессе критики органицизма. Тем более с этой проблемой не могла справиться феноменологическая социология, разменявшая идею общества на мелочи повседневной жизни и ликвидировавшая де-факто макросоциологию. Вторая сложность – возможно, еще более серьезная – была результатом, как справедливо заметил Шюц, отсутствия надлежащего объяснения понятия субъективного смысла, характеризующего человеческие действия. Отмежевываясь от психологизма и считая психологию бесполезной для социологии естественной наукой, создатели понимающей социологии оказались в парадоксальной ситуации: они сосредоточивали внимание на сфере переживаний индивида, не предпринимая попытки – которую совершили в это же время социальные прагматисты в США – создать для своей дисциплины адекватную психологическую, или даже скорее психосоциальную, теорию. Эти две сложности, очевидно, в значительной степени повлияли на то, что, по сути, ни одна из больших теорий немецкой понимающей социологии не получила продолжения как целое.

Библиография