История социологической мысли. Том 1

Иначе говоря, Шюц не нашел у Вебера удовлетворяющего его ответа на вопрос, чего прежде всего должен касаться проект понимающей социологии: метода, которым должен пользоваться социолог, или концепции социального мира, из которой он, применяя тот или иной метод, непременно исходит? Шюц однозначно высказывался за второй вариант, перемещая центр интереса с методологической и гносеологической проблематики на онтологическую. Выступая более радикально, чем Вебер, против позитивистской традиции, он предложил социальную онтологию, которая, по сути, отвергала возможность вопроса о действительности, существующей вне зависимости от смыслов, которыми ее наделяют люди. В отличие от естествоиспытателя, исследователь социального мира имеет дело не с вещами, а со смыслами. Смыслы не являются чем-то «добавленным» к социальной действительности, что можно было бы от нее как-то отделить, но именно они делают из нее то, что она есть, и по этой причине должны быть отправной точкой любых социальных исследований.

Таким образом, Шюц устранил двусмысленность концепции Макса Вебера, благодаря чему стало возможным ее применение с некоторыми ограничениями в объективистской социологии. Эта социология не исключала исследования субъективного смысла, которым люди наделяют свои действия, а лишь указывала на его эпифеноменальный характер, побуждая верить, что где-то «внизу» находятся «голые» социальные факты, которые исследователь должен в конце концов обнаружить. Первые системы гуманистической социологии необязательно отрицали эту веру, если даже в ответ на зиммелевский вопрос «Как возможно общество?» указывали в первую очередь на сферу сознания[1239]. Шюц эту веру решительно отверг, доведя до конца деструкцию объективизма.

Процитируем его: «Факты, данные и события, с которыми имеет дело представитель естественных наук, являются именно фактами, данными и событиями в поле его научного наблюдения, но это поле ничего не „значит“ для находящихся в нем молекул, атомов и электронов. Но фактам, событиям и данным, с которыми имеет дело представитель социальных наук, присуща совсем иная структура. Его поле научного наблюдения, социальный мир, никак не является бесструктурным. Он имеет собственное значение и структуру релевантности для человеческих существ, в нем живущих, думающих и действующих. Они уже осуществили выборку и проинтерпретировали этот мир в конструктах обыденного мышления повседневной жизни, и именно эти объекты мышления воздействуют на их поведение, определяют цели их действий и доступные средства их достижения, – короче, помогают им сориентироваться в природном и социокультурном окружении и поладить с ним. Объекты мышления, созданные социальными учеными, отсылают нас к объектам мышления, созданным здравым смыслом людей, живущих повседневной жизнью среди других людей, и основаны на таких объектах. Так что используемые социальным ученым конструкты являются, так сказать, конструктами второго порядка, а именно конструктами конструктов, созданными действующими лицами на социальной сцене, чье поведение социальный ученый наблюдает и пытается объяснить в соответствии с процедурными правилами своей науки»[1240].

Можно сказать, что этот взгляд Шюца лег в основу современной гуманистической социологии (не только, впрочем, феноменологической ее ветви), которую отличает не столько обращение к методу понимания, сколько убеждение, что «социальные науки занимаются проинтерпретированной действительностью, облеченной в понятия социальными акторами, то есть действительностью, которой уже придана форма, в какой она будет постигнута»[1241]. Можно сказать, что феноменологическая социология в некотором роде возвысила обыденное мышление, видя в нем не только основной компонент социальной действительности, но и источник всякого смысла и всякого знания о ней.

Как мы видим, для Шюца важны были совершенно иные стороны наследия Гуссерля, чем для обсуждаемых ранее авторов. Он, правда, разделял их убеждение, что в социальных науках центральное место занимает исследование сознания и только сознания, но, в сущности, его не интересовали проводимые ими эйдетические исследования, ключевое же значение для него имела концепция жизненного мира как до- и вненаучной системы координат любого мышления. По его мнению, «науки, которые хотят интерпретировать и объяснять человеческое действие и мышление, должны начать с описания основных структур донаучной, для живущих в естественной установке людей само собой разумеющейся, действительности. Этой действительностью является повседневный жизненный мир (Lebenswelt)». Это заимствованное у Гуссерля[1242] понятие оказалось в центре теории Шюца и всей второй феноменологической теории, которой она положила начало.