История социологической мысли. Том 1

Однако не вызывает сомнений, что индивидуалистическая этика Канта оставалась в тесной связи с его политикой[332], определяя идеал, который она должна была реализовать. Этим идеалом было обуздание власти чувств над человеческим поведением и создание условий (названных гражданским обществом), при которых свобода индивида будет гарантирована, если она только не угрожает свободе других индивидов. В этом контексте у Канта появляется проблема Руссо: как создать такое право, которое не будет угрожать свободе человека, но в то же время станет преградой его самоуправству. Довольно неожиданно вверяет он реализацию этого либерального идеала природе: «…высшей задачей природы является достижение всеобщего правового гражданского общества»[333].

На помощь природе приходит врожденная склонность людей, которую Кант называет «недоброжелательная общительность». Каждый человек «создает себе положение среди своих ближних, которых он, правда, терпеть не может, но без которых он не может и обойтись»[334]. Именно этому завоеванию «положения» обязаны мы переходом от варварства к цивилизации, фундаментом которой является обобществление. Следующий шаг – это переход от обобществления, порожденного инстинктами, к обществу как моральному союзу свободных людей. Без этой «асоциальности» прогресс был бы невозможен и люди остались бы на уровне животных: только конфликт вырывает их из состояния апатии и приводит к цивилизации и такому обществу, которое будет «совершенно справедливым гражданским устройством»[335]. Таким образом, Кант отвергает стародавнюю дилемму социальной или асоциальной человеческой природы: развитие общества возможно потому, что в человеке сочетаются обе эти противоречивые наклонности.

Историософия Канта представляется в своей содержательной основе типично просвещенческой, прежде всего, потому, что ее аксиомой является существование прогресса, который «хотя… иногда прерывается, но никогда не прекратится»[336]. Однако есть в ней и мотивы, которые мы напрасно искали бы, например, во французских теориях развития, где этот процесс не только несравненно менее сложный, но и заметный, в сущности, каждому. Кант выделяет постулат о том, что, с точки зрения отдельных личностей, история является скоплением случайностей, однако полна смысла, если ее рассматривать с позиции человечества как целостности и «планов» природы. То есть у Канта появляется мотив, знакомый нам по шотландскому Просвещению и ставший предвестником гегелевской мысли о «хитрости разума»: «Отдельные люди и даже целые народы мало думают о том, что когда они, каждый по своему разумению и часто в ущерб другим, преследуют свои собственные цели, то они незаметно для самих себя идут к неведомой им цели природы, как за путеводной нитью, и содействуют достижению этой цели, которой, даже если бы она стала им известна, они бы мало интересовались»[337].

Мысль Канта получила многочисленные продолжения в европейской философии и общественной мысли. В том числе и в социологии. Во-первых, можно сказать, что характерный для нее дуализм в трактовке человека стал зачатком популярного не только в Германии различия Geisteswissenschaften и Naturwissenschaften[338], которое легло в основу социологического волюнтаризма. Во-вторых, сохранила актуальность и проблема примирения двух порядков, заложенных в человеке, – порядка природы и порядка нравственности, причинности и свободы. С этой проблемы, в сущности, началась социология Дюркгейма. В-третьих, этический формализм Канта был предвестником позднейшей формальной социологии, положив начало рассмотрению человеческой деятельности в отрыве как от ее психологической мотивации, так и от исторического контекста. В результате, не исключено, что влияние Канта на социологическую мысль было сильнее, чем какого-либо иного мыслителя эпохи, хотя сам он и был очень далек от социологии.

Гердер: нация и плюрализм культур

Другим выдающимся представителем немецкого Просвещения был, несомненно, Иоганн Готфрид фон Гердер (1744–1803), хотя иногда его называют скорее «романтиком», излишне акцентируя его отличие от других мыслителей эпохи и огромное влияние, которое он оказал на бунтовавших против ее наследия романтиков. С этой точки зрения его взгляды кажутся близкими, по крайней мере, некоторым взглядам Монтескьё. Действительно, трудно не согласиться с тем, что автор «Идей к философии истории человечества» (Ideen zur Philosophie der Menschheit, 1784–1791, 4 ч.) не вписывается в стереотипное представление о Веке Просвещения, зато имеет много общего с его позднейшими критиками. Социальная концепция Гердера была предвестником проблем, которые будут в центре внимания в XIX веке, – прежде всего проблем народа и национальных культур.