История социологической мысли. Том 1

По мнению консерваторов, ограничение роли предрассудков не является ни возможным, ни рекомендуемым, ибо на них опирается вся общественная жизнь, нравственность и т. д. Без них общество перестало бы существовать, превратившись в беспорядочное собрание индивидов-атомов, неспособных на какое-то постоянное сотрудничество. Концепцию (и идеал) человека как существа мыслящего заменили концепцией (и идеалом) человека как существа, прежде всего, чувствующего. Во-вторых, они рассматривали эту иррациональную человеческую природу как явление, зависящее от места и времени, иную в каждой стране и в каждую эпоху. Некоторые, впрочем, усомнились в самом понятии природы, пользуясь термином «природа» только для определения эмпирически данных людям черт, которые не обязательно были даны всем людям. Жозеф де Местр писал в «Размышлениях о Франции»: «Нет на свете людей. Видел я в своей жизни французов, итальянцев, русских ‹…› Знаю даже благодаря Монтескьё, что можно быть персом. Что касается человека, заявляю, что никогда его не встретил, если он существует, я о нем ничего не знаю»[359]. Эти конкретные черты людей, принадлежащих к разным обществам, или – как все чаще теперь говорят – народам, зависят от множества обстоятельств (по мнению цитируемого автора, в том числе и сверхъестественных), прежде всего от особой истории каждого сообщества. Революционный утопизм заключается именно в игнорировании этих обстоятельств и рассмотрении каждого общества как «целины», на которой Разум может насаждать все, что захочет.

Чтобы подчеркнуть своеобразие и неповторимость каждого общества, консерваторы – особенно немецкие – пользовались понятием «дух народа» (Volksgeist), некоторым образом апеллируя к Монтескьё и Гердеру. Консервативные концепции «духа народа», впрочем, несравненно сильнее акцентировали его иррациональный характер: его можно познать только интуитивно, и ему, безусловно, следует покориться. Одним из главных лозунгов консерватизма было утверждение о бессилии человека, о его органической неспособности к преобразованию, а тем более к созданию общественной реальности, ибо она развивается спонтанно, как растение, или руководствуясь непосредственно божественным Провидением. Но человек в состоянии разрушить существующий общественный порядок, поэтому уничтожение – это обычно единственный результат стремления к его радикальному улучшению.

Принятые консерваторами постулаты определили направление их социологических интересов. Сосредоточились они на явлениях, бывших результатом не сознательной активности индивидуумов или человеческих групп (как, например, конституции и законы), а стихийного роста общественного организма, происходящего ниже уровня рефлексии: на уровне языка, фольклора, обычаев, обычного права, недогматизированной религии и т. д. При этом речь шла о явлениях, которые, хотя и наблюдаются во всех обществах, в каждом из них приобретают свою особую форму.

Антиатомизм консервативной социальной философии

Трактуя общество как своеобразную целостность, консерваторы последовательно стремились к преодолению – явно присутствовавшего в мысли Просвещения – индивидуализма («атомизма», как тогда писали, слова «индивидуализм» еще не существовало). Они утверждали, что понимание общества как собрания независимых от природы индивидов (лежавшее, например, в основании теории общественного договора) способствует появлению ложного и вредного убеждения, что эти индивиды могут снова и снова договариваться о принципах его организации, если этого требуют их актуальные мнения и интересы. Консерваторы выступали против всяческих концепций общества, согласно которым оно имеет только инструментальную ценность по отношению к входящим в его состав индивидам. Кредо всех консервативных мыслителей можно считать формулу де Бональда: «Школы современной философии… создали философию человека индивидуального, философию „я“ ‹…› Я хочу создать философию человека общественного, философию „мы“»[360].

Понятие изолированного «естественного человека» считалось консерваторами фикцией. Они доказывали, что человек всегда живет в обществе, благодаря обществу и для общества и не был бы тем, что он есть, если бы не влияние общества, которому он подвергается с самого детства. По мнению Бёрка, именно «искусство есть природа человека»[361], а Жозеф де Местр утверждал, что так называемые дикие не ближе к природе, чем современные им европейцы, ибо видел в дикости результат упадка и дегенерации[362].