Читаем История социологической мысли. Том 2 полностью

Можно, наверное, утверждать, как уже неоднократно делалось, что наука об обществе молода и, будучи таковой, не сумела еще в полной мере усвоить принципы научного метода, который позволил бы ей достигнуть бесспорных результатов. С этой точки зрения «кризис социологии» является в итоге кризисом теорий, из которых ни одна не доросла до уровня парадигмы, ни одна не в состоянии создать карту социального мира, белые пятна которой можно было бы спокойно заполнить результатами тщательных исследований. Здесь все кажется зависящим от чисто научной компетентности. Выход из кризиса – исключительно вопрос времени, разума и средств для эмпирических исследований. Возникнут новые теории и новый язык, новые методы и техники сбора данных, после чего социология сделается идеальной наукой. Одним словом, «кризис социологии» имеет научный, а не социальный характер.

Однако другие авторы принимают иной способ объяснения трудностей и тревог социологии. Они обращают внимание не столько на то, что эта наука недостаточно «зрелая», сколько на то, что она имеет дело с определенного рода фактами, интеллектуальный охват которых требует большего, чем обладание соответствующими рабочими инструментами. С этой точки зрения постоянно возобновляющийся «кризис социологии» оказывается прежде всего результатом отставания исследователей социальной жизни от ее перемен, результатом их неспособности замечать реально важные социальные проблемы. Системой отсчета для такого диагноза является не какая-то абстрактная норма научной «зрелости», а исторически изменчивое состояние общества. Средоточием внимания становится не сама наука, изъятая из своей социальной «milieu»[1229], а то, как она соотносится с переменчивой материей социальной жизни. «Кризис социологии» – следствие нарушения коммуникаций между представителями этой дисциплины и социумом или какой-либо его важной частью; нарушения, вследствие которого концепции социологов становится разительно неадекватными социальным нуждам или чаяниям.

Шелдон С. Уолин, размышляя над применимостью концепции Куна к исследованиям развития политических теорий, постулировал даже, что понятие парадигмы относится к обществу, а не к изучающим его наукам. Он писал, что в качестве своего рода «парадигмы» политических теорий следует рассматривать само политическое общество. «С этой точки зрения общество предстало бы перед нами как единое целое, и мы увидели бы, что его обычные политические практики, институты, законы, структура отношений между властью и гражданином, а также функционирующие в нем верования являются организованными и взаимосвязанными. ‹…› Этот „комплекс“ практик и верований может считаться парадигмой в том смысле, что общество пытается вести свою политическую жизнь в согласии с ним». «Теория абсолютно нормально функционирующего общества, – пишет далее Уолин, – принимает форму господствующей парадигмы»[1230]. Впрочем, сам автор свою концепцию подробно не разработал, но это неважно. Главное – это интуитивные догадки, которые возникают и у многих других авторов, о том, что источники кризисов социальных наук могут находиться вне их самих, а именно в кризисах социальных верований и практик, артикуляцией которых является господствующая теория.

Независимо от того, какой из двух основных диагнозов «кризиса социологии» кажется нам более убедительным в отношении отдельных периодов и ситуаций, не подлежит сомнению, что в истории социологической мысли, рассматриваемой как целое, мы имеем дело с одновременным наличием элементов обоих видов кризиса. Явления прерывности развития связаны здесь как с явной теоретической недостаточностью очередных схем объяснения социальной реальности, так и с тем, что сама эта реальность раз за разом перестает функционировать «нормально», становясь источником возмущения. Социальная мысль боролась не только с вопросом, как описать и объяснить существующий социальный порядок, но и с тем, как этот социальный порядок изменить, восстановить или укрепить. В этом смысле прав Эрнест Беккер, который пишет, что «‹…› вся история социологии заключается в напряжении между двумя полюсами: человеческой обеспокоенностью социальными проблемами и невозмутимой серьезностью объективной науки»[1231].

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке
Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Книга А. Н. Медушевского – первое системное осмысление коммунистического эксперимента в России с позиций его конституционно-правовых оснований – их возникновения в ходе революции 1917 г. и роспуска Учредительного собрания, стадий развития и упадка с крушением СССР. В центре внимания – логика советской политической системы – взаимосвязь ее правовых оснований, политических институтов, террора, форм массовой мобилизации. Опираясь на архивы всех советских конституционных комиссий, программные документы и анализ идеологических дискуссий, автор раскрывает природу номинального конституционализма, институциональные основы однопартийного режима, механизмы господства и принятия решений советской элитой. Автору удается радикально переосмыслить образ революции к ее столетнему юбилею, раскрыть преемственность российской политической системы дореволюционного, советского и постсоветского периодов и реконструировать эволюцию легитимирующей формулы власти.

Андрей Николаевич Медушевский

Обществознание, социология
Фактологичность. Десять причин наших заблуждений о мире — и почему все не так плохо, как кажется
Фактологичность. Десять причин наших заблуждений о мире — и почему все не так плохо, как кажется

Специалист по проблемам мирового здравоохранения, основатель шведского отделения «Врачей без границ», создатель проекта Gapminder, Ханс Рослинг неоднократно входил в список 100 самых влиятельных людей мира. Его книга «Фактологичность» — это попытка дать читателям с самым разным уровнем подготовки эффективный инструмент мышления в борьбе с новостной паникой. С помощью проверенной статистики и наглядных визуализаций Рослинг описывает ловушки, в которые попадает наш разум, и рассказывает, как в действительности сегодня обстоят дела с бедностью и болезнями, рождаемостью и смертностью, сохранением редких видов животных и глобальными климатическими изменениями.

Анна Рослинг Рённлунд , Ула Рослинг , Ханс Рослинг

Обществознание, социология
Теория социальной экономики
Теория социальной экономики

Впервые в мире представлена теория социально ориентированной экономики, обеспечивающая равноправные условия жизнедеятельности людей и свободное личностное развитие каждого человека в обществе в соответствии с его индивидуальными возможностями и желаниями, Вместо антисоциальной и антигуманной монетаристской экономики «свободного» рынка, ориентированной на деградацию и уничтожение Человечества, предложена простая гуманистическая система организации жизнедеятельности общества без частной собственности, без денег и налогов, обеспечивающая дальнейшее разумное развитие Цивилизации. Предлагаемая теория исключает спекуляцию, ростовщичество, казнокрадство и расслоение людей на бедных и богатых, неразумную систему управления в обществе. Теория может быть использована для практической реализации национальной русской идеи. Работа адресована всем умным людям, которые всерьез задумываются о будущем нашего мироздания.

Владимир Сергеевич Соловьев , В. С. Соловьев

Обществознание, социология / Учебная и научная литература / Образование и наука