История социологической мысли. Том 2

Оригинальность Лумана в немалой степени определяет и его теория познания, или, как еще говорят, социология знания. В ней не без основания отмечают отступление от позитивизма[1222], состоящее, коротко говоря, в том, что была поставлена под сомнение возможность объективного наблюдения реальности. Мы неизбежно проводим свои наблюдения изнутри определенной подсистемы, пользуясь ее специфическим кодом, и не можем мечтать о том, что они сохраняют силу относительно других подсистем. Наука – такая же аутопоэтическая система, как и все прочие, и конститутивная для нее оппозиция «истинно – ложно» не обязана быть применима вне ее. Точка зрения какой-то одной подсистемы не является по существу лучше других: она позволяет увидеть нечто, чего не видно с других перспектив, но в то же время не дает увидеть нечто другое, что из другого места выглядит гораздо более важным. Это – до некоторой степени очевидное последствие функциональной дифференциации и связанной с ней недосягаемости общественного консенсуса[1223]. Разумеется, Луман пытается так или иначе избегать релятивистских и деструктивных для его собственной теории импликаций своей позиции, что, однако, по мнению критиков, не всегда ему удается. Спасением должно было бы стать установление с помощью социологии взаимосвязей между этими различными перспективами и меняющимися социальными структурами.

* * *

Впечатляющее начинание Лумана встречает весьма различный прием, но все реже полностью игнорируется или рассматривается исключительно как не имеющая особого смысла реплика взглядов давно уже немодного Парсонса. Воистину, существует достаточно причин, чтобы считать Лумана оригинальным и достойным внимания теоретиком. Все же основной вопрос состоит в том, что именно в его случае заслуживает первоочередного внимания: исключительные системотворческие усилия или же множество наблюдений, касающихся, к примеру, функциональной дифференциации современного общества и функционирования отдельных социальных подсистем (права, экономики, науки, искусства и т. д.). Как целое, теория Лумана может казаться отталкивающей, но в его работах нет недостатка в блестящих фрагментах и идеях. Правда, докопаться до них нелегко – как из‐за крайне абстрактного характера этих работ, так и из‐за того, что со многими вещами согласиться трудно. Но самое интересное в трудах Лумана – это, несомненно, открытость идеям, которые предыдущим теоретикам социальной системы не приходили в голову. Большой проблемой является, например, рецепция им феноменологии – полностью отличная от того, с которой мы имели дело в феноменологической социологии.

Заключительные замечания

Мы обсуждали в этой главе весьма различные концепции, так как, наверное, главная отличительная черта «новой конфигурации социального мышления» – разрозненность и сомнение в достижимости теоретического согласия, в которое верили так критикуемые сегодня позитивисты, верные иллюзии, что по мере перехода от метафизических идей к фактам мы будем спорить все меньше и максимум о том, как эти факты исследовать и как воспользоваться безусловными результатами их наблюдений. То, что происходит в современной социологической мысли, является прежде всего свидетельством краха этой иллюзии, столь живучей в истории социологии. Как мы видели, возобновилась дискуссия по самым фундаментальным проблемам, и ничто не предвещает пока что скорого ее завершения и не позволяет предвидеть, каким это завершение может быть. Как писал Клиффорд Гирц, «‹…› вся та неразбериха, которая возникла вокруг научного творчества, процесса исследований и логики объяснений, является внешним признаком глубинных перемен, происходящих в социологическом воображении и подталкивающих его не просто в сложном, но и вообще в неизвестном направлении. Как все подобные перемены в интеллектуальных настроениях, она равно может привести как к сумбуру и фантазиям, так и к большей точности и истине»[1224]. Современная социологическая мысль дает различные подтверждения справедливости этого мнения.

Хотя современная теоретическая ситуация в социологии смутная, а пространство для разногласий выглядит обширным, но кажется, просматриваются некие тенденции, общие в какой-то мере для всех столь различных между собой попыток переориентации социологического мышления, обсуждавшихся в этой главе.