История социологической мысли. Том 2

Во-первых, в понимании Лумана отличительным свойством системы является не столько внутренняя взаимосвязь ее элементов, сколько ее обособление от среды, которая бесконечно сложна, в то время как система основана на редукции этой сложности путем выбора лишь некоторых возможностей; ключевым словом здесь является не «интеграция» и не «консенсус», а различение. Во-вторых, поскольку в игру входит выбор, в конструкции системы нет ничего необходимого: она неизбежно является доменом случайности, риска и непредсказуемости. В-третьих, лумановская система – это (за исключением самых ранних работ) система не действий, а коммуникации, в связи с чем особый смысл обретает в ней понятие значения. Именно процессы коммуникации определяют как формирование системы, так и ее дифференциацию на подсистемы; нет и не может быть системы без своего кода, делающего возможным обращение информации. Необходимо сразу же подчеркнуть, что речь идет о коммуникации (и медиа) в очень широком смысле, и это отличает Лумана от большинства современных теоретиков и исследователей процессов коммуникации в обществе. Четвертое – и, вероятно, самое главное – это то, что система, согласно Луману, является замкнутой относительно внешних влияний. Это, разумеется, связано с «памятью» системы, а следовательно, с тем, что ее очередные операции являются все более зависимыми от предыдущих операций и накопленного в их результате запаса информации.

К последней проблеме относится одна из основных категорий теории Лумана – заимствованное из биологии понятие аутопоэсис[1211], [1212]. Если говорить совсем коротко, то аутопоэтичность системы состоит в том, что она сама производит свои основные элементы, сама обозначает свои границы и определяет свою структуру, является самореферентной и, как мы уже говорили, замкнутой, то есть лишенной любых прямых связей со средой. Иначе говоря, стимулы из внешнего мира доходят до системы лишь в той мере, в какой они оказываются «переведены» на ее внутренний язык, или же код. «Соотношение между стимулом и реакцией не является непосредственно зависимым от внешней среды; все, на что способна система, скорее обусловлено внутрисистемными факторами»[1213].

Кажется, впрочем, что Луман был склонен считать эти стимулы прежде всего источником искажений функционирования системы. При этом следует иметь в виду, что внешний мир, или среда, – это в том числе и человеческие индивиды со своей психической жизнью, которые ex definitione исключаются из системы или, точнее, учитываются лишь как отправители и получатели информации. Правда, существование индивидов является необходимым условием существования общества, но эта банальность Лумана не интересует, поскольку ничем не помогает в объяснении феномена функционирования социальной системы как таковой. «„Человек“ – понятие анахроничное, социологии сейчас самое время о нем забыть»[1214].

Итак, социальная система не имеет ничего общего с каким-либо конкретным обществом как собранием людей; это просто аналитическая категория, которая служит познанию универсальных принципов, лежащих в основе всех обществ. Если ее и можно вообще отнести к какому-либо одному обществу, то это может быть лишь всемирное общество как система, охватывающая все остальные системы[1215].

Функциональные подсистемы современного общества

Однако лумановскую общую теорию социальной системы отнюдь не следует считать самой оригинальной частью его социологии, поскольку ею, как полагают, является концепция функциональных подсистем, которые «‹…› актуализируют, реализуют общество в некоем его специфическом аспекте, определяя отношения система – среда в соответствующей перспективе»[1216]. Именно этот перенос центра тяжести с социальной системы как таковой на выделяющиеся из нее подсистемы, пожалуй, ярче всего отличает Лумана от Парсонса, который, правда, тоже выделял социальные подсистемы, но рассуждал о них с точки зрения вопроса, каким образом они способствуют сохранению системы как целого; они интересовали его главным образом в связи с выполняемыми в рамках системы функциями. Таким образом, Луман по сути отклонил эту проблему, предположив, что современные общества, которые интересовали его в первую очередь, отличаются незначительной степенью внутренней интеграции и являются обществами, «‹…› не имеющими ни вершины, ни центра»[1217]; обществами, состоящими из «функциональных подсистем», обладающих значительной автономией и ограниченной способностью к взаимной коммуникации.