История советской литературы. Воспоминания современника

И о нем однажды Федор Иванович Панферов, главный редактор, сказал так:

— Елизар, как щенок. Ластится, ластится возле ноги. А потом глядь — его нет, а штанина обосцана…

101

Встретил как-то на Кузнецком мосту возле книжной лавки писателей Владимира Алексеевича Чивилихина. С ним я был знаком давно. Познакомил нас Иван Григорьевич Падерин. К моменту нашего знакомства Владимир Алексеевич был уже автором повести «Про Клаву Иванову», его очерковые книги «Месяц в Кедрограде», «Светлое око Сибири» вызывали в периодике споры по проблемам освоения природы Сибири, рационального хозяйствования на земле. Был он членом редколлегии журнала «Молодая гвардия».

Его адресная любовь к Сибири была естественной. Там он родился. Там, на станции Тайга, прошло его детство. Об этом он не раз рассказывал в своих книгах, включая и наиболее известный роман-эссе «Память», который окончательно утвердил его имя в отечественной литературе…

И вот мы на Кузнецком мосту.

После традиционных вопросов о житье бытье, какие задаются в таких случаях, Владимир Алексеевич вздохнул:

— Вот хочу познакомить тебя с образцом чуткого и доброго отношения русских писателей друг к другу.

Он вытащил из кармана конверт, достал оттуда письмо:

— От Василия Ивановича Белова.

В нем известный автор «Привычного дела» и «Канунов» и книги «Лад» выговаривал Чивилихину за то, что тот почему-то запамятовал о тех кощунственных разрушениях культовых строений, какие происходили в двадцатых годах в большевистской России. Такова-то ваша, мол, память Чивилихин?!

— Но я тоже не остался в долгу, возвращая письмо в конверт и пряча его в карман, говорил Владимир Алексеевич. — Тоже написал ему, что далеко не все ладненько было в русской истории и в русской деревенской жизни, как то выходит у Василия Ивановича Белова. Все-то у него лад да ладушки…

102

Писатель Иван Григорьевич Падерин вошел в литературу сразу же после войны документальным повествованием «На главном направлении». «Записки офицера». В записках он рассказал о своем Соевом пути от Подмосковья и стен Сталинграда до Берлина, где со своим полком штурмовал рейхсканцелярию Гитлера. Позже он переведет документальные свидетельства в художественное полотно романа «Когда цветут камни». Потом у него выйдет еще одна беспощадная в своей искренности книга под названием «Ожоги сердца», в которой он поведает о том, как будучи в Кулунде секретарем райкома комсомола приведет четыреста своих комсомольцев под Москву, где почти все они полягут на поле боя, защищая столицу нашей Родины.

После войны Иван Григорьевич работал спецкором в «Известиях», выступая на страницах газеты с очерками о трудовых подвигах соотечественников, восстанавливающих хозяйство страны, строящих новые заводы, города.

Затем в середине пятидесятых годов оказался в журнале «Октябрь», став заместителем главного редактора Федора Панферова. Первым заместителем был известный автор «Записок следователя» Лев Романович Шейнин. Между ними возник «производственный» конфликт.

Шейнин всячески проталкивал роман одной особы, вроде и Панферова уговорил напечатать его в одном из ближайших номеров. Падерин же был категорически против.

И когда на редколлегии Панферов заявил, что роман будет напечатан, Падерин заявил, что роман печататься не будет, Панферов вскинул глаза на Падерина и спокойно сказал:

— Иван, ты же военный человек. И потому знаешь, что могло бы быть за невыполнение приказа генерала. Я все-таки в редакций генерал.

Падерин встал:

— Так что могло быть?

— Могли и расстрелять, — спокойно сказал Панферов. Иван Григорьевич рванул на себе рубаху:

— Стреляй, сука! Немая сцена.

Падерин бросился к двери, хлопнул ею и поехал к себе в Ховрино, где с семьей снимал комнату…

Прошло часа два.

И вдруг возле дома, где жил Падерин, остановилась машина Панферова. Он приехал к Ивану.

Войдя в комнату сказал:

— Слушай, Ваня, ну погорячились. Мало ли что бывает. Ну хрен с ней, с этой авторшей, ну не будем печатать роман. Поехали на работу.

— А теперь вопрос уже стоит по-другому, Федор Иванович, — сказал Падерин.

— И как же он теперь стоит? — спокойно спросил Федор Иванович.

— Или я, или Шейнин.

— Ну, если так, — Панферов поднялся, развел руками, — ты уж извини…

И уехал.

103

В Доме литераторов за столиком в буфете сидела солидная писательская компания. Обсуждали какие-то творческие дела.

И вдруг кто-то вспомнил, как братья Васильевы, которые братьями-то и не были, просто однофамильцы, на вопрос, что они сейчас снимают, ответили:

— Да очередную бодягу из гражданской войны.

Этой «бодягой» оказалась лента «Чапаев».

И тут кто-то из застольщиков спросил:

— Кстати, а как вы относитесь к сцене, когда Анка косит пулеметом капельцев?

Михаил Семенович Бубеннов тут же откликнулся:

— Я радуюсь.

— А я плачу, — сказал Солоухин.

— Почему?

— Лермонтовых убивают…

104

Встретил как-то Николая Константиновича Старшинова, который возвращался с поэтического вечера в Лужниках. На вопрос, как прошел вечер, отозвался:

— Нормально. Хотя расскажу тебе эпизод. Выступал Андрей Вознесеснский и с надрывом голосовых связок бросал в зал:

Ботинки черные…