С этой стороны Клавдиан по преимуществу поэт. Эти места блещут яркими красками, - не без разбора набросаны эти краски; в них есть связь и гармония, каждая черта в описываемом предмете схвачена верно, обозначена рукою самобытного, в высшей степени наблюдательного художника, и все они, вместе взятые, сгруппированы прекрасно и представляют стройное целое. Явление природы или какое-нибудь отдельное событие представляется у Клавдиана чем-то необыкновенно подвижным, чем-то одушевлённым. Не менее искусен он и в развитии характеров выводимых лиц: они выдержаны от начала до конца, каждое действующее лицо отличено от других и действует сообразно со своими наклонностями. Особенность Клавдиана в этом отношенив заключается в том, что характеры выводимых им лиц являются необыкновенно выпуклыми. Добродетель представляется у него во всём своём свете; жаль, что поэт прибавляет свои правственные сентенции, которые несколько ослабляют занимательность рассказа и силу впечатления. Порок беспощадно поражается и является как бы отлитым во все свои грязные, безобразные формы. Стоит прочесть речь Клавдиана против Евтропия или о войне Гильдонской, чтобы убедиться в этом.
Здесь безнравственность растёт всё более и более, тьма пороков постепенно накопляется и, читая, чувствуешь на душе тяжёлый гнёт, и этот гнёт становится всё тяжелее по мере приближения к развязке. Сарказм Клавдиава безжалостен и едок.
Как скоро весть об убийстве в Павии пришла в Бононию, то Стилихон и стоящие там войска приведены были в страшное волнение. Варвары, из которых главным образом состояли эти войска, требовали, чтобы Стилихон вёл их на месть за погибель своих братьев и за смерть его друзей.
Подробности этого страшного дела не были, однако ж, там известны, равно как мало знали о причинах, произведших его.
Полагали, что это было простое возмущение солдат, имевших причину быть чем-нибудь недовольными; а того, что это было плодом давно задуманного заговора, в котором принял участие сам император, никто, кроме Стилихона, и не предполагал. Да и он не хотел допустить мысли, чтобы нерасположение к нему зятя дошло до такой степени ненависти и чтобы злоба его завистников могла иметь такие огромные и печальные последствия. Сомневались даже, жив ли император [186]
.Посему как скоро был собран Стилихоном военный совет по этому случаю, то было положено: «если умерщвлён и император, то все варвары немедленно нападут на римских солдат и отомстят им за его смерть; если же император остался жив, а умерщвлены одни высшие сановники, то тогда нужно казнить одних зачинщиков мятежа». Вскоре, однако ж, дело объяснилось; узнали, что император сам согласился на это убийство. С этого времени начинается внутренняя борьба Стилихона, борьба чувства долга подданного с чувством самосохранения: теперь он должен был избрать одно из двух: или защищать себя вооружённой рукой против императора и его приближённых, или же для доказательства своей невинности отдаться в руки врагов. Варвары, узнав об участин императора в замыслах против Стилихона, опять потребовали от последнего, чтобы он немедленно вёл их на месть; волнение в рядах их было необыкновенное. Таким образом образовалась грозная оппозиция против императора и Римской партин; всё грозило империи страшной борьбой двух разнородных элементов; но Стилихон отказался быть вождём оскорблённых варваров: он не хотел для защиты своей явиться изменником, считая бесчестным возжигать для этого междоусобную войну в государстве [187]
. Почитая месть одной из священнейших своих обязанностей, варвары с изумлением слушали своего вождя и решительно не понимали, почему он советует им быть великодушными к своим врагам. Но они высоко чтили Стилихона, и потому повиновались его воле, столь несогласной с собственными их убеждениями, с тем, однако ж, условием, чтобы им оставаться при своих постах, покуда император яснее не обнаружит своих намерений относительно Стилихона и их самих, и, если окажутся справедливыми слухи, будто он — главная причина павийского кровопролития, то нимало не медля взяться за оружие [188]. Стилихон увидел невозможность оставаться при варварском войске без того, чтобы не сделаться вождём его оппозиции против императора и римлян, или, отвергнув их желание, не вооружить против себя и эту опору своей безопасности. Он решился удалиться в Равенну, надеясь, что время и обстоятельства откроют его невинность.