История странной любви

Но отправился я в монастырь совсем не так, как подобает людям идти туда. Я пошел не за надеждой и не за обретением духовной опоры, и даже не за поиском дальнейшего пути. Я искал обычную еду и простого выхода из положения. Работа за стол и кров казалась мне отличным способом выживания. И я им пользовался долгие семь лет. Даже не знаю сейчас, как продержался так долго. Наверное, просто не было случая остановиться и подумать, что снова занимаюсь не своим делом и живу не там, где мне предназначено. Человеку верующему или, по крайней мере, пришедшему в монастырь с высшими целями, находиться там гораздо проще. Он не терзает себя мыслями: почему и за что с ним произошли его несчастья?! Он хочет узнать: для чего ему они посланы, или даже уже знает – для чего. Я же днем работал, а ночью постоянно думал о жизни вне монастыря. Для монаха, послушника или просто человека, живущего за монастырской стеной, жизнь – это то, что происходит внутри стен обители, а для меня это жизнью так и не стало. Меня тяготили и монотонность существования, и службы, и отсутствие должного объема информации извне. Конечно, мне не возбранялось читать газеты, смотреть телевизор или выходить по своим делам. Но я был настолько подавлен, настолько сильно убедил себя в том, что во внешнем мире не осталось ничего, что могло бы меня волновать, что я специально удерживал себя от какого-либо общения.

Матвей снова замолчал. Взгляд его был отсутствующим, устремленным в себя, руки, лежащие на столе, чуть дрожали, губы шевелились, складывая неразличимые слова.

– Что же произошло, почему ты оттуда ушел? – Вика опять прикоснулась к его рукам, чтобы унять их дрожь.

– Очередной случайный разговор. В монастыре ведь кого только не встретишь – от самых благородных праведников до самых ужасных грешников. И все равны. И никого не выделишь. А эту женщину я выделил сразу. Она отличалась – и внешне, и внутренне. Вернее, внешность ее, тот стержень, который угадывался безошибочно при одном взгляде, позволял разглядеть в ней огромную внутреннюю силу. Я никогда не видел таких людей в наших стенах. Точнее, они были среди монахов, но среди посетителей или послушников я таких не встречал никогда. Мы все являлись в монастырь сломленными, несчастными, опустошенными. Мы искали утешения, выхода, защиты. А она, казалось, все давно обрела, и смысл ее прихода был непонятен. Ей было уже около семидесяти, но она ни капли не походила на старушку. Взгляд ее был живой и заинтересованный. Голос – чуть хрипловатый и даже камерный, немного глухой, но слышный всем, кто хотел услышать. А слышать ее хотели многие. Стоило ей появиться у нас, как народ потянулся к ней. Я думал, она умеет разговаривать особым образом. Даже предполагал, что она – некая тайная целительница, потому что даже люди, несущие в душе огромное горе и груз обид на судьбу, выходили из ее кельи просветленными. Но мне, конечно, быстро объяснили, что люди со сверхъестественными способностями – не самые желанные гости в монастыре, так что эту версию пришлось исключить. Она была удивительной! В ней удивляло все. Как гордо, с высоко поднятой головой, несла она свой опыт и свои годы. Как смотрела на тебя, будто видела насквозь. Как улыбалась, немного свысока, но ничуть не унизительно…

– Так кто же она была? – не выдержала Вика.

Матвей качнул головой, предлагая ей запастись терпением. Часы показывали третий час ночи, но о сне не могло быть и речи. Разве можно уснуть тогда, когда нагота души обнажена только наполовину?