История татар. Том I. Народы степной Евразии в древности

Последнее датированное упоминание об огузах на Волге — это сообщение русских летописей о походе князя Владимира на булгар в 985 г.: «В лето 6493. Иде Володимир на Больгары с Добрынею, уем своим в лодьях, а Торкы берегом приведе на конех, и тако победи Болгары» (Ипатьевская летопись). Следует отметить, что тождество торки-огузы из содержания русских летописей не вытекает и здесь современные исследователи полностью принимают предположение предшественников (в частности, В.В. Бартольда) о том, что огузы — «…вероятно, торки русских источников; вместе с торками русские летописи упоминают еще и берендеев — вероятно, огузский род баюндур» [Бартольд, т. 5, с. 589]. В данном же случае имеется несколько фактов, указывающих на то, что в приведенном отрывке из Ипатьевской летописи речь идет именно о поволжских кочевниках и именно — об огузах. Во-первых, объект похода Владимира и Добрыни — «болгары». У исследователей как будто бы нет сомнений в том, что это волжские болгары (т. е. булгары), тем более, что накануне, т. е. в 984 г., «иде Володимир на Радимици», от которых шел прямой и удобный путь по Оке и Волге к булгарам «на лодьях». Во-вторых, обращение Владимира к торкам (огузам), с точки зрения его внешней политики было вполне логично, поскольку кочевавшие у южных границ Киевской Руси печенеги представляли в это время опасную силу, союзнические отношения с которой были весьма затруднены, а торки-огузы, кочевавшие в Поволжье и не имевшие прямых контактов с Русью, воспринимались более лояльно. Не говоря уже о том, что подобные русско-торческие союзнические отношения к рассматриваемому времени уже имели прецедент.

Массовое переселение огузов (торков) в степи Восточной Европы исследователи (на основании сведений русских летописей) датируют серединой XI в. С.П. Толстов расценивал его как проявление социально-политического кризиса огузской державы, выразившегося в разделении огузских племен на два крыла, — огузов-торков и огузов-сельджуков (торками называли огузов в русских летописях; под именем сельджуков они были известны в Малой Азии) и практически одновременном движении огузов-торков из Волго-Уральских степей в Восточную Европу, а огузов-сельджуков из Приаралья через Хорезм — в Переднюю Азию, что, по мнению исследователя, являлось целенаправленной военно-политической акцией единого союза племен. Подобная трактовка данного процесса представляется нам излишне усложненной, поскольку, во-первых, реальность единой огузской державы (или единого союза племен) в территориальных границах от Балхаша до Волги сейчас выглядит отнюдь не бесспорной и, вероятно, в настоящее время следует говорить о двух самостоятельных группировках (союзах?) племен: собственно огузской в волго-уральских и прикаспийских степях и огузо-туркмено-сельджукской (этнокультурный состав и ареал которой еще нуждается в детальном изучении) в Средней Азии, к востоку от Аральского моря. У каждого из этих союзов к началу XI в. уже вполне оформились политические и экономические ориентиры: у огузов — на запад, в Хазарию, у туркменов-сельджуков — на юг, в Хорезм. Поэтому когда на исторической арене азиатских степей появилась третья этнополитическая сила, — вышедшие из Прииртышья и с Алтая кочевники кимако-кыпчакского союза племен (по С.Г. Агаджанову — куны и каи) — направления возможного отхода для огузов были уже четко определены.

Глава 8 Кимаки, кипчаки и половцы Сергей Кляшторный

Ибн Хордадбех, иранский аристократ, выросший в Багдаде и близкий ко двору аббасидских халифов, еще в молодые годы получил назначение на важный пост в провинции Джибаль (Северо-Западный Иран) — он стал там начальником государственной осведомительной службы (разведки и контрразведки) и почтовой связи. Массу затруднений в его работе вызывало отсутствие служебных справочников. И вот, собрав отчеты чиновников и донесения осведомителей, в 846–847 гг. он написал «Книгу путей и провинций» («Китаб ал-масалик вал-мамалик»), впоследствии не раз дополняемую или сокращаемую и ставшую образцом для немалого числа подобных сочинений.