Священные места язычников приобретали христианское значение как через сознание новообращенных, так и в ходе сознательно проводимой политики. Христианизации подвергался сам пейзаж; выделяющиеся объекты посвящались христианским святым, порой меняя само имя: так, остров Огласа в Средиземном море был переименован в Монте-Кристо.
Сульпиций Север в житии Мартина Турского, сносившего храмы и священные деревья язычников, отмечает: «Там, где разрушал он языческие капища, там и воздвигал церкви и монастыри». А Бенедикт Нурсийский, обосновавшись в итальянском селении Монтекассино, первым делом разбил статую Аполлона и уничтожил языческий алтарь на холме.
В письме папы Григория I, которое приводит Беда, говорится: «Я решил, что храмы идолов этого народа не должны быть разрушены. Уничтожив находящихся в них идолов, возьмите святую воду, и окропите эти капища, и воздвигните в них алтари, и поместите святые реликвии. Ибо если храмы выстроены прочно, весьма важно заместить в них служение идолам службой Истинному Богу. Когда эти люди увидят, что святилища их не разрушены, они изгонят заблуждения из своих сердец и с большей охотой придут в знакомые им места, чтобы признать Истинного Бога и молиться Ему».
Но так ли все было на самом деле? Не оставались ли в бывших языческих капищах символы античного телесного материализма и не сохраняли ли они свою скрытую харизматичность, несмотря на все старания Святых Отцов?
Многое будет в этом вопросе определяться отношением к смерти и загробному миру. Господствующие интересы в Античности – земные, светские. Представления о жизни после смерти здесь очень непривлекательны. В мрачное царство Аида никто не стремится: по смерти человека Гермес берет за руку его душу и ведет ее под землю, к мутной «реке вздохов» там угрюмый Харон переправляет ее на челноке на тот берег, где высятся «врата» Аида и Персефоны. Ласково встречает пришельца пес-привратник Цербер; отныне он живет призрачной жизнью на «асфоделовом лугу», продолжая свои земные занятия, но без смысла и цели. И эта жизнь равна для всех: даже Ахилл не составляет исключения.
В христианстве все радикально меняется – земная жизнь рассматривается как приготовление к вечной жизни и сама по себе высоко не ценится. Подлинная жизнь христианина начнется после воскрешения тела и соединения его с бессмертной душой.
Тело в Средние века осмысливалось парадоксально. С одной стороны, христианство постоянно его подавляло. «Тело есть отвратительное вместилище души», – говорил папа Григорий Великий. И в то же время его прославляли, прежде всего в образе страдающего тела Иисуса, которое Церковь сакрализировала и превратила в мистическое тело Христа. Апостол Павел говорил, что «тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа» (1 Кор. 6, 19).
Христианское понимание человека основывалось в равной мере на двух идеях: идее первородного греха, который в Средние века трансформировался в грех сексуальный, и идее воплощения Христа во имя спасения человека от грехов.
Средневековая концепция постулировала, что «каждый человек состоит из сотворенного и смертного материального тела и из нематериальной, сотворенной и бессмертной души».
В основе этой концепции лежат идеи Платона о том, что душа предшествует телу, и именно его философия легла в основу «презрения к телу» христианских аскетов вроде Оригена (ок. 185 – ок. 253/4).
Однако равным образом данная концепция питалась и идеями Аристотеля, утверждавшего, что «душа – это форма тела». Тело и душа считались неразделимыми. Носитель порока и первородного греха, тело становилось также и средством спасения.
«И Слово стало плотию» (Ин. 1, 14), – говорится в Священном Писании. Иисус страдал, как человек.
И все же в эпоху, которую принято называть Средними веками, произошло великое отречение от тела. Наиболее явные проявления интереса человека к телу истреблялись, самые интимные телесные радости подвергались осуждению. Именно в Средние века исчезли сначала термы и спорт, затем театр, унаследованный от греков и римлян; исчезли даже амфитеатры, хотя они в то время уже не были связаны со спортивными состязаниями – теперь так назывались теологические диспуты, происходившие в университетах. Женщина демонизировалась, сексуальная жизнь ставилась под контроль, обесценивался ручной труд. Гомосексуальность сначала осуждалась, потом к ней относились более терпимо, но в конце концов она оказалась под запретом. Смех и экспрессивная жестикуляция не одобрялись; маски, грим и переодевания осуждались, а вместе с ними и сладострастие, чревоугодие… Тело рассматривалось как тюрьма души и отравляющий ее яд.