История тела сквозь века

Уже с XIII в. в Италии появились кондотьеры, предводители наемных отрядов, за деньги служившие тем или иным городам. Сначала это были иностранцы, а затем сами итальянцы. Постепенно, как пишут историки, иноземцы вытеснялись итальянцами. Мы встречаем среди кондотьеров такие имена, как Бианкардо, Кане, Пиччинино, Аттендоло Сфорца. Чаще всего это простые, сильные и безграмотные люди, никого не боящиеся и никого не щадящие. Многие такие кондотьеры захватывают города и становятся родоначальниками итальянских династий. Так, в Милане уже с конца XIII в. воцаряется род Висконти, прославившийся убийствами и всякого рода жестокостями. Бернабо Висконти выстроил особый дворец, в котором в роскоши жило 500 громадных псов, и, кроме того, несколько сот псов было роздано на содержание жителям Милана, обязанным регулярно представлять отчет в особое собачье ведомство. В случае смерти собаки гражданин, на содержании которого она находилась, отправлялся на эшафот. Подати взыскивались в огромном количестве и беспощадно. Этот самый Бернабо объявил себя в своих владениях папой и конфисковал земли духовных лиц. Таким образом он скопил громадное состояние и выдал замуж семь дочерей, дав каждой в приданое 100 тысяч гульденов. На свадьбе его племянницы присутствовал Петрарка. Наконец, Бернабо был свергнут своим племянником Джан Галеаццо и заточен в тюрьму. Дети этого Джан Галеаццо – Джованни Мариа и Филиппо Мариа, правившие в начале XV в., также отличались бешеной жестокостью. Когда в мае 1409 г. во время военных действий народ в Милане встретил герцога Джованни Мариа криками: «Мира! Мира!», герцог выпустил наемников, усеявших город трупами. У него были собаки, разрывавшие людей на части.

Неизвестный художник. Портрет Бернабо Висконти. Гравюра. XVII век

После смерти последнего Висконти герцогом Миланским стал кондотьер Франческо Сфорца, человек бешеной энергии и способностей, который укрепил положение своего рода и сильно возвысил Милан. Наследовавший ему сын Галеаццо Мариа Сфорца закапывал живыми свои жертвы, выставлял на публичный позор соблазненных им женщин, заставлял крестьянина, укравшего зайца, съесть зайца живьем, с шерстью и шкурой; он обвинялся еще и в отравлении своей матери и был убит заговорщиками в церкви Сан-Стефано в 1476 г. Его брат Лодовико Моро лишил власти своего несовершеннолетнего племянника Джованни Галеаццо и через некоторое время отравил его. Моро вмешивался во все политические дела своего времени, непрестанно сея вокруг себя интриги, заговоры, тайные убийства, пока наконец французы не захватили Милан и Лодовико не умер во французском плену, где одно время его держали в железной клетке. Все Сфорца были весьма образованными людьми и меценатами, а Лодовико Моро отличался особенно блестящим латинским стилем и знанием классиков. При его дворе много лет жил Леонардо да Винчи.

Памятник кондотьеру Коллеони

В последние годы жизни великий итальянский скульптор Верроккьо работал над памятником кондотьеру Бартоломео Коллеони. Среди произведений мастера его последняя работа является самой зрелой по глубине замысла и силе его воплощения. Памятником Коллеони завершилась последовательная и целеустремленная эволюция художника.

Воздвигнуть монументальную конную статую, подобную славным изваяниям древних, – значило создать себе долгую и почетную славу. Все художники XV века стремились к этому и охотно откликались на такие предложения.

Всадник и конь у Верроккьо являются одним организмом, концентрирующим и направляющим вперед свою совместную энергию. Здесь телесность человека усилена телесностью лошади.

Но в этом едином организме (конь-всадник) чувствуется преобладание одной воли. И эта воля сравни воле божественной. Привстав в стременах, кондотьер-разбойник кажется огромным. Это гигантское человеческое тело, мощь которого усилена мощью животного. Перед нами некое эстетическое воспоминание, всплывшее из глубин подсознания великого скульптора, учителя Леонардо да Винчи. Это античный кентавр, существо, возникшее в античной мифологии в тот период, когда в мире жили одни чудовища.

В том, как неестественно прямо держится воин в седле, тоже ощущается заряд энергии. Лицо его, страшное в анфас, в профиль напоминает чудовищную птицу: над горбатым носом, похожим на клюв, над насупленными бровями, – выдающийся вперед острый козырек шлема еще усиливает впечатление чего-то нечеловеческого, чудовищного. Тело предстает здесь во всей своей необузданный мощи.

При таком исключительном антропоцентризме даже гнев становится предметом эстетического самолюбования. Нет над этим всадником никакой управы. Он сам себе бог.