Таким образом, под латентной тюркизацией понимается проникновение в византийскую среду тюркского этнического элемента, а также связанная с ним трансформация византийского сознания в поздневизантийскую эпоху, выражавшаяся в постепенном «присвоении» реалий тюркского мира. Многочисленные лексические заимствования, а также лежавшие за ними новые «варварские» реалии византийской жизни являлись продуктами более масштабной культурной трансформации, прямо затрагивавшей базовые характеристики самоидентификации поздневизантийского сознания[2967]
.Вместе с тем следует подчеркнуть, что Понт в период господства Великих Комнинов оставался надежным убежищем для христиан-автохтонов, а также для беженцев из уже покоренных тюрками анатолийских земель. Антропонимический материал демонстрирует действенность ассимиляционных потенций понтийского христианского общества, которому удавалось растворить в себе подавляющее большинство тюркских и иных иноверцев-пришельцев.
Нельзя не отметить вместе с тем, что многочисленные тюркские набеги имели следствием обращение (подчас вынужденное) в ислам пленных греков. Связанные с Понтом литургические рукописи содержат специальный обряд возвращения в православие[2968]
.Политическая история
Историю политических взаимоотношений Трапезундской империи с мусульманским миром можно условно разделить на четыре этапа. 1) В первые десятилетия своей истории (1214–1270-е) империя пыталась вести активную политику в отношении своих мусульманских соседей, не единожды пытаясь закрепиться в Синопе. 2) В конце ХIII — первой половине XIV в. империя переживает пик военной активности на границах с мусульманами, столкнувшись с мощнейшим наплывом тюркской кочевой миграции. 3) Вторую половину XIV в. можно считать наиболее спокойным периодом в трапезундско-восточных отношениях, когда империя, окруженная карликовыми мусульманскими государствами, существовала в относительной безопасности. 4) С начала XV в. и до 1461 г. империя вновь оказывается вовлеченной в «большую» политику: растущая сила османов толкает Великих Комнинов, на поиск сильного покровителя, готового защитить их от турок; последний период своего существования империя провела не столько в войнах с мусульманами, сколько в дипломатических интригах и лавировании между мусульманскими сверхдержавами.
Таким образом, лишь первые два периода — с начала XIII в. по середину XIV в. — характеризуются активными военными конфликтами на сопредельных территориях. Начиная примерно с середины XIV в. на ее границах с мусульманами было по большей части спокойно. Это было несомненной заслугой Великих Комнинов, нашедших способы умиротворить соседей, и это кардинально отличало Трапезундскую империю от Палеологовской Византии, которая почти всю свою историю (за исключением правления Михаила VIII Палеолога) отступала перед нараставшим военным давлением со стороны тюрок.
Характер взаимоотношений империи с ее мусульманскими соседями почти всегда предопределялся ситуацией в сопредельном мусульманском мире. Трапезундской империи весьма редко удавалось играть структурообразующую роль на прилегающих пространствах, занятых мусульманами. Чаще она оказывалась в обороне, в роли объекта политических воздействий, но не субъекта, активно трансформирующего окружающую его политическую среду. Причиной тому были относительно скромные территориальные, людские и финансовые ресурсы империи. В перипетиях внешнеполитической борьбы чаще она оказывалась, по сути, один на один с противником, эпизодически пользуясь ненадежным благоволением временных покровителей или же ничтожной поддержкой политических маргиналов, вроде мусульманских и грузинских карликовых княжеств, отстаивающих свою независимость.
Трапезундская империя и сельджуки