История Трапезундской империи

Весть о новом турецком захвате в Малой Азии взволновала современников. В рассказах о нем западноевропейских хронистов, в документах ощущается страх перед растущим могуществом османов[2939]. Венеция, принимавшая срочные меры с целью сколотить антиосманскую коалицию, направляла соответствующие письма в Венгрию, Францию, а также папе[2940]. Она просила, чтобы Пий II, как и венецианские послы, обратился к французскому королю за помощью. Мы уже писали о реакции папы: событие, с одной стороны, использовалось для усиления антиосманской пропаганды, с другой — подыскивались объяснения постигшей Понт «кары Божьей». В формировании политического курса Ватикана в эти годы немалую роль играл выходец из Трапезунда Виссарион Никейский, кардинал римской церкви, истово боровшийся за организацию антитурецкого Крестового похода[2941]. В речи на Мантуанском соборе 6 сентября 1459 г. Виссарион ярко представил этапы турецкой экспансии, подвел итоги захвату Константинополя и призвал христианских государей сплотиться против османов[2942]. Когда судьба всего греческого мира была решена, когда в 1470 г. пала венецианская Эвбея — Негропонт и турецкая агрессия в Средиземноморье достигла своего апогея, Виссарион, обращаясь к западному духовенству и правителям, вскрыл связь судеб Трапезунда и всей Византии. Одной из причин этой общеевропейской трагедии, считал Виссарион, была близорукость западных государств, которые надеялись, что до них дело не дойдет. В свое время Запад даже отказался помочь Византии отразить общего врага, не дал необходимых ей тогда 50 тыс. золотых (дукатов)[2943]. Прозорливый дипломат и политик, Виссарион считал падение Трапезунда и других греческих земель следствием катастрофы, постигшей Константинополь. Мнение Виссариона не разделялось всей курией, но оно оказывало воздействие на формирование ее представлений. Среди итальянских гуманистов, современников драмы, падение Трапезунда рассматривалось как «великое несчастие и ущерб для всех христианских государств». Именно так писал о нем Б. Платина[2944], отмечавший и казнь императора[2945]. Но, пожалуй, Франческо Филельфо вернее других понял главные причины действий Мехмеда II и осознал всю величину опасности: поход против Трапезунда был предпринят, чтобы «в тылу не оставалось ничего враждебного» османам, чтобы султан освободил руки для действий в Европе[2946]. Действительно, незадолго до начала похода в Малой Азии Мехмед II осаждал Белград (1456), затем в 1458–1459 гг. османы покорили большую часть Сербии и взяли Смедерево, закончили завоевание Морей (1460). Вскоре военные действия велись против Венгрии и Боснии. В этот момент Венеция попыталась поднять Венгрию и Францию на борьбу с султаном[2947]. Именно Венеция особенно остро ощутила происходившее; утратив последние фактории на Черном море, она лучше и вернее других представляла масштабы опасности. Поэтому венецианский гуманист оказался в числе первых, кто реалистически оценивал обстановку и призывал к совместной борьбе против турецкого завоевания. В 1463 г. тот же лейтмотив развивал его земляк Бернардо Бембо, указывавший в своей речи на недавние захваты, включая Трапезунд и Керасунт, предпринятые «жесточайшим зверем Магометом»[2948]. Падение Трапезунда поставлено в связь с неудачей крестоносного движения против османов в речи Филиппо Буонаккорси (Каллимаха), обращенной к папе Иннокентию VIII в 1490 г.[2949] Тема предательства и измены, способствовавших быстрому захвату как Кастамона, так и Трапезунда, звучит в записке об османском государстве генуэзца Якопо ди Промонторио. Другим объяснением произошедшего хронисты считали распри среди христиан и среди самих греков[2950].