История Трапезундской империи

Турецкая тема была одной из популярнейших в западноевропейской публицистике конца XV–XVII в. «Великий страх» и великий плач по утраченному греческому миру доминировали в ней[2951]. К ней обращались и политики, и риторы, и переводчики восточных источников, иногда составлявшие компендии турецких хроник. Многие из них отмечали падение Синопа, Кастамона и Трапезунда как ключевое событие в развитии османской экспансии, включали Понт в число главнейших завоеваний султана[2952]. В начале XVI в. рассказ о кампании 1461 г. составил венецианский историк патриций Донадо да Лецце (1479–1526)[2953], опиравшийся в этой части на недошедшие до нас воспоминания Дж.-М. Анджойелло. Он отметил, что император, как и правитель Кастамона, сдал город без сопротивления и что потеря значительной территории на побережье Черного моря была большим поношением для христиан[2954]. О падении Трапезунда и изгнании императора почти столетие спустя с печалью вспоминали во Вроцлаве[2955]. Вместе с тем итальянские хронисты эпохи Возрождения предсказывали скорое освобождение Византийской и Трапезундской империй, надеялись на благоприятный перелом событий[2956]. С этим соседствовала надежда многих эрудитов как на Западе (Николай Кузанский, Пий II и многие гуманисты), так и на Востоке (Георгий Трапезундский, Лаоник Халкокондил и др.) на принятие Мехмедом II христианства и воссоздание под его эгидой новой великой христианской державы.

Глава 12. Трапезундская империя и Восток [2957]

Как уже отмечалось, Трапезундская империя, как социальное и культурное образование, являлась неотъемлемой и полноценной частью византийского эллинистического мира. Однако вместе с тем Трапезундская империя волею судеб оказалась прочно изолированной в весьма удаленном Восточно-Анатолийском регионе. Византийский Понт оказался окруженным чуждыми по языку, культуре и обычаям народами, в первую очередь тюрками-мусульманами, недавними переселенцами из глубин Азии, имевшими либо весьма приблизительные представления о византийской цивилизации, либо не имевшими их вообще. Если, например, в XIV в. Трапезунд отделяло от византийских владений от 10 до 20 дней самого быстрого морского путешествия (сухой путь между Константинополем и Трапезундом практически не использовался), то столицы соседних мусульманских эмиров, картвельских и армянских князей находились в непосредственной близости, в нескольких днях неспешного сухопутного перехода.

Тюрки-мусульмане являлись непосредственными соседями империи с юга и запада на всем протяжении сухопутной границы империи, и лишь на крайнем востоке, на узком участке империя граничила с христианской Грузией. Непосредственная близость мусульманского мира в немалой степени предопределяла политическую и экономическую ориентацию империи. Население империи также включало в себя значительный негреческий элемент — картвелов, армян, тюрок. Иноязычие, чужие культуры в изобилии представлены не только вовне империи, но и внутри нее.

В этом и заключается известная парадоксальность ситуации — будучи плоть от плоти византийской цивилизации, империя жила особой, отличной от остального византийского мира жизнью, множеством нитей связанной с мусульманским Передним Востоком.

Византийские тюрки

Начнем с присутствия «восточного» этнического элемента внутри Трапезундской империи. Для определения этнического состава населения империи наиболее эффективным инструментом является антропонимический анализ. Как показывает актовый материал (акты Вазелонского монастыря, хрисовулы трапезундских императоров и т. д.), на территории империи проживало значительное население «восточного» происхождения. Антропонимика актов указывает на присутствие следующих этнических групп: Άράπης — араб; Κοΰρτος — курд; Κουμάνος — куман; Χάζαρος —хазар; Τορκο — (с последующим греческим именем) — тюрок; Μουγούλης — монгол. К производным от этнонимов, возможно, следует причислить также Κουνούκης (от туркменского племенного имени qimq) и Γοζάλπης (племенное имя guz/oguz и тюрк. alp «богатырь»), которые указывают на присутствие туркменского субстрата[2958]. Наиболее значительным, несомненно, был тюркский анатолийский субстрат. Во всем корпусе понтийских источников можно выделить, как минимум, 55 преномов и патронимов, восточное происхождение которых доказательно удостоверяется; из этого общего числа восточных имен около ⅔ являются тюркскими по происхождению. В общем списке известных нам имен жителей византийского Понта в XIII–XV вв. (более 1600 имен) преномы и патронимы восточного происхождения составляют примерно 3,5 %. Вероятно, эта цифра отражает примерную долю выходцев с Востока, расселившихся на территории Трапезундской империи.