Переходными событиями между первым и вторым периодами можно считать прорыв Хаджи Амира к Дикесиму в 1357 г. и вторжение Ходжа Латифа в 1361 г. в Мацуку. По поводу первого Панарет отмечает, что Хаджи Амир дошел до Дикесима «по беспечности нашей в защите» (άμελησάντων ήμών τήν φύλαξιν)[3173]
— следовательно, у трапезундцев были силы и возможности защитить себя, что они и продемонстрировали, наголову разгромив Ходжа Латифа в 1361 г.За второй периоду Панарета отмечено лишь два столкновения в непосредственной близости от Трапезунда — оба в соседствующих областях Мармары (1370) и долины Филавонита (1380). Причем оба эти столкновения произошли не с «внешним» врагом, но с туркменами не пни л расселившимися на территории империи[3174]
. Эти два столкновения не меняют общей тенденции к стабилизации обороны в прилегающих к Трапезунду бандах.Таким образом, если в первой половине XIV в. наиболее активным элементом среди противников Великих Комнинов являлись кочевники, то с течением времени сила кочевого давления спадает. В восточно-анатолийской политике все большую роль начинают играть (как это уже было на рубеже XII и XIII вв.) оседлые мусульманские общества.
Трапезунд и Сивас являлись двумя региональными державами, игравшими структурообразующую роль в политическом пространстве региона. По отношению к мусульманским понтийским эмиратам они превратились в два противоположных полюса притяжения. Пока Сивас был силен, он удерживал в подчинении мелких понтийских правителей, однако в 50–70-х гг., с ослаблением Сивасской державы и усилением Трапезунда, ряд эмиратов отходит от сивасцев и объединяется в союзы с Трапезундской империей. В эпоху Бурхан ад-Дина сивасский султанат вновь начинает восстанавливать свои позиции на Понте, однако экспансия Сиваса была прервана неожиданной смертью сивасского султана.
Эпоха Тимура
В конце XIV в. Восточная Анатолия представляла собою пограничное пространство между Османским государством, стремительно набиравшим силы в правление Байазида I (1389–1402), и мамлюкским Египтом, могущество которого шло на убыль. Египет был не в состоянии серьезно претендовать на Анатолию, османы же медленно, но верно укрепляли свои позиции в Центральной и Восточной Анатолии[3175]
. Однако казавшееся неизбежным турецкое завоевание Восточной Анатолии неожиданно натолкнулось на новую силу в ближневосточной политике — империю чагатайского эмира Тимура (1369–1405), завоевавшего к концу XIV в. весь Иран, Ирак, Азербайджан.Главный конфликт эпохи между Байазидом I и эмиром Тимуром зрел именно в Северо-Восточной Анатолии, именно в том регионе, где издавна заметную роль играла империя Великих Комнинов. Трапезундская империя находилась почти в эпицентре зарождавшегося конфликта между турками и чагатайским завоевателем.
Как было показано выше, в последней четверти XIV в. Великие Комнины опирались на разветвленную систему политических связей с окружающими тюркскими эмирами. Однако во второй половине 1390-х гг. христианско-мусульманская коалиция понтийских государств терпит ряд поражений от армий Бурхан ад-Дина Ахмада. В результате южная оборонительная система империи, по существу, перестала существовать.
Именно в этот момент в регионе происходит цепь знаменательных событий — смерть Бурхан ад-Дина (1398), вторжение в Восточную Анатолию Байазида I (1398) и, наконец, властное и решительное вмешательство в анатолийскую политику эмира Тимура (1398/99).
Первые серьезные попытки закрепиться на Восточном Понте турки предпринимали еще в царствование Мурада I (1362–1389). Зимой 1383/84 г. Мурад I выступил против эмирата Синопа, заняв Кастамон. Хотя тогда турки не смогли закрепиться в Кастамоне, Джандары признали свою зависимость от Мурада I и их воинские контингенты участвовали в анатолийских походах турок[3176]
.