Оценивая совокупность данных об отношениях русских земель с Трапезундской империей, можно констатировать, что сам характер источников выделяет на первый план сферу церковных связей. Материалов по истории торговли немного. Последнее время к ним прибавляются косвенные данные о связях через Азов — Тану[3480]
. Но нельзя пренебрегать тем, что сама сфера церковного общения в средние века, важная и сама по себе, неотделима от политических и культурных взаимоотношений, для Византии в особенности. Государственные взаимоотношения могли также реализоваться в церковной политике и даже растворяться в последней[3481]. Нельзя упустить и еще одно обстоятельство: как явствует из источников XVI–XVII вв., восточные иерархи приезжали на Русь в сопровождении многочисленных торговых людей[3482]. Отмеченные свидетельства трапезундско-русских отношений, учитывая ограниченность и фрагментарность материалов, имеют более весомый смысл, чем только объективно содержащаяся в источниках информация: ведь в летописи и акты попадали лишь важнейшие факты, имевшие значение для социальных заказчиков этих источников. Ими отмечены немногие проявления экономических и торговых связей. Между тем историки искусства подчас считали возможным говорить о близости живописных школ Древней Руси и трапезундской области, связанной с Востоком[3483]. Но эта сторона взаимоотношений еще ждет своего исследователя.Глава 16.
Сведения о завоевании османами Трапезундской империи рассеяны по многим источникам[3484]
. Далеко не все из них равноценны и достоверны, поэтому, не претендуя на исчерпывающую полноту изложения, остановимся на главных линиях события, на наиболее выверенных сведениях. Необходимо отметить, что лишь немногие источники принадлежат перу очевидцев событий. Один из них, османский хронист Турсун-бег (после 1426 — после 1491), был в авангарде армии, в отряде Махмуда-паши. Серб Константин из Островицы (ум. после 1501) также принимал участие в походе в составе войска османов, но писал о нем по памяти почти 40 лет спустя. Также через много лет после события вспоминал о нем Лаоник Халкокондил, опиравшийся, возможно, и на трапезундский источник. Наиболее ранним описанием является письмо Георгия Амируци в Италию, кардиналу Виссариону Никейскому, написанное в Адрианополе вскоре после захвата Трапезунда, 11 декабря 1461 г.[3485], и содержащее просьбу о материальной помощи в выкупе попавшего в сераль сына Амируци. Причастный к сдаче города, Амируци дает субъективную интерпретацию событий, скрывая собственную туркофильскую позицию. Современные венецианские архивные документы также упоминают о взятии Трапезунда, некоторые из них основаны на сведениях, полученных от информаторов республики в Турции. Важна также дипломатическая переписка западноевропейских государей и их канцелярий. Турецкие хроники Нешри (ум. ок. 1512–1520), Ашикпаши-заде (1400 — после 1484)[3486], Саад ад-Дина (1536–1599) дают общую, иногда неточную информацию о событиях. Нешри, например, гораздо подробнее характеризует захват Синопа и Кастамона, чем Трапезунда[3487]. Более детальный и достоверный рассказ содержится в произведении Идриса Бидлиси (ум. в 1520). С точки зрения Ак-Куйунлу поход и борьба за Трапезунд описаны Абу Бакром Тихрани (ум. после 1478)[3488]. Все поздневизантийские историки так или иначе описывали падение империи Великих Комнинов. Наиболее детальный рассказ о нем, кроме Халкокондила, оставили Критовул и автор анонимной Барберинской хроники начала XVI в. Большую ценность для датировки событий имеют малые византийские хроники.